Тридцатилетний мужчина, соблазнивший неопытную деревенскую девчонку, с точки зрения Вира, был негодяем. И то, как его дружок поступил с этой несчастной запиской, безусловно, не имело оправданий. Однако он не собирался признавать это перед мисс Самозваной Защитницей Общественной Морали.
– Позвольте мне дать вам еще один совет, – сказал он. – Если вы хотите получить чего бы то ни было от мужчины, не стоит вышибать ему мозги, колотя его головой о фонарный столб.
Лидия отвернулась от окна и устремила взгляд прямо на него.
Вира удивила сила озлобления, которую был способен проявить и направить на него этот шокирующе прекрасный монстр в женском обличье. Царивший в экипаже полумрак немного смягчал исходящую из ее глаз ударную волну. Но при этом такое освещение создавало обстановку интимности, мешавшую Виру смотреть на спутницу отчужденно и равнодушно.
Он уже видел ее так близко, правда, во сне. Во сне это ни к чему не могло привести. Сейчас могло. Достаточно было поднять руку, и Вир мог прикоснуться к нежно-шелковистой коже ее щек, чуть придвинуться – и ощутить вкус ее мягких, будто налитых сладким соком губ.
Если бы желание прикоснуться к ним и ощутить их вкус не было таким сильным, Вир бы прекратил бороться и подчинился ему, как он обычно делал ранее. Но он хорошо помнил, что именно так он поступил на Винегар-Ярд и чем это закончилась, а вновь оказаться в дураках ему совсем не хотелось.
– Все, что вам надо было сделать, – это улыбнуться, похлопать ресницами и придвинуть груди поближе к его глазам. И Креншоу – ваш.
Лидия очень долго, как ему показалось, не мигая смотрела ему в лицо, затем извлекла из кармана пышной черной юбки блокнот и огрызок карандаша.
– Необходимо записать это, – сказала Лидия. – Нельзя допустить, чтобы хоть слово столь ценного и мудрого совета было забыто. – Она с церемонной тщательностью открыла пухлый блокнот, облизнула кончик карандаша, затем наклонила голову и что-то записала.
– Улыбнуться, – зачитала Лидия, – похлопать ресницами… Что еще? Надо показать какую-то вещь?
– Тогда уж не вещь, а вещи, – поправил Вир, наклоняясь, чтобы увидеть написанное, – во множественном числе. Твои груди, я имею в виду. Тебе надо было сунуть их под самый его нос.
В данный момент они были перед его носом и всего в нескольких дюймах от нетерпеливых пальцев.
Лидия с забавной готовностью записала и этот совет, сосредоточенно сузив глаза и прикусив чуть высунувшийся кончик языка.
– И будет более эффектно, если ты наденешь платье с более открытым лифом, а то мужчина может начать задавать себе вопрос, не подложила ли ты туда что-нибудь для придания формы.
Самого его сейчас интересовали другие вопросы. Понимает ли она хоть немного, какое дикое искушение вызывает в нем возможность столь долго смотреть на укрытые под курткой мужского покроя прелести? Догадываются ли женщины, как сильно из-за такой одежды мужчинам хочется увидеть в натуре женские формы, которые они под ней так жестоко скрывают? Наконец, какая ведьма изобрела исходящий от нее аромат, эту кружащую голову дьявольскую смесь запахов тумана, лилий и чего-то еще, чему он не мог придумать названия.
Голова Вира склонилась ниже.
Лидия посмотрела на него, скривив губы в чуть заметной улыбке.
– А теперь послушайте, что я вам скажу, – обратилась она к собеседнику. – Почему бы вам самому не взять карандаш и не занести в блокнот все ваши фантазии? У меня бы тогда появилось нечто вроде девичьего альбома с записью на память о нашей чудесной встрече. Или вы так и будете горячо дышать мне в шею?
Вир нарочито медленно, так, чтобы не выдать своего огорчения, распрямился.
– Вы недостаточно сведущи в анатомии, – сказал он. – Я дышал вам не в шею, а в ухо. Если вы хотите ощущать мое дыхание на вашей шее, вам не следует носить столь высокие воротники.
– Больше всего мне хотелось бы, чтобы вы дышали где-нибудь на Мадагаскаре, – мгновенно парировала Лидия. – Кстати, я наконец поняла, почему вы набросились на меня на Сент-Джеймс-стрит. Я могла там побить вашего приятеля, а вы не хотите, чтобы я била кого-нибудь, кроме вас.
Его и так бившееся в два раза быстрее обычного сердце заколотилось еще сильнее. Но Вир сумел скрыть это и изобразить взгляд, полный сожаления.
– Бедняжка, – произнес он. – От всех этих переживаний у вас воспалился мозг.
В этот момент экипаж остановился, что принесло ему заметное облегчение. Сохраняя на лице жалостливо-озабоченное выражение, Вир галантно помог Лидии выйти.
– Постарайтесь хоть немного поспать. Ваша голова нуждается в отдыхе. Если не поймете причину проблем, ее угнетающих, утром обязательно пошлите за доктором, – заботливо посоветовал Вир и, не давая возможности придумать ответ, тихонько подтолкнул ее к дому, крикнул кучеру: В «Крокфорд»! – и вернулся в экипаж.
Лидия успела наградить его презрительной улыбкой, затем быстро отвернулась и, слегка виляя бедрами, неторопливой походкой пошла к подъезду желтовато-серого дома.
Лидия обладала врожденным талантом имитации, что позволяло ей легко копировать поведение, манеры и даже внешность других людей. Сти и Эфи говорили, что такими же способностями обладал ее отец. По их словам, знаменитым трагиком он не стал лишь потому, что упорному труду предпочитал пьянство, азартные игры и разврат.
Лидия нашла своему дару лучшее применение. Он помогал ей переносить на бумагу образы описываемых ею людей так ярко и точно, что читатели почти видели их. Кроме того, она научилась, пользуясь им, устанавливать дружеские отношения с коллегами-мужчинами, которые видели в ней своего парня. А после того как месяц назад Лидия наглядно представила лорда Линглея, выступающего с речью в палате лордов, ее удостоили приглашения на «писательскую среду» в таверну «Голубая сова» – своего рода литературный салон, где ночь напролет обсуждались вопросы творчества и политики. С тех пор участники этих еженедельных собраний не мыслили их без Гренвилл из «Аргуса» и ее забавных перевоплощений.
Этим вечером Лидия демонстрировала свой талант перед Тамсин, которая совсем недавно получила новое имя – Томасина Прайс, а посему ей было лучше избегать встреч и повторного знакомства с уже известным ей Эйнсвудом.
Они расположились в спальне Лидии. Тамсин сидела на краю кровати и наблюдала за сценками, разыгрываемыми у очага. Хотя до сих пор Лидия выступала исключительно перед изрядно выпившими мужчинами, а Тамсин была абсолютно трезвой, смеялась она так же весело, как и писательская братия.
Делая заключительный поклон, Лидия с радостью отметила, что девушка наконец ожила. Чего она не могла сказать о себе. Ей решительно изменило ставшее привычным умение абстрагироваться от неприятностей и смотреть на них как бы со стороны.
Чтобы хоть как-то отвлечься от беспокойства и неприятной тяжести в груди, Лидия подошла к туалетному столику, села и принялась вынимать шпильки, удерживающие ее волосы.
