Он знал, что такое мастифы. Он вырос среди них в Лонглэндсе. Они не были очень злыми или нервными по натуре. Более того, при хорошем отношении к себе эти собаки отличались, если можно так выразиться, хорошим характером. Им даже доверяли детей. Однако собака остается собакой – сильным, готовым к нападению зверем с недоступной человеку логикой, который, когда у него взыграет кровь, может не услышать команды хозяина.
Сьюзен вполне могла покалечить его горгону… даже убить.
Было чертовски недопустимой глупостью встать на пути обезумевшей мастифихи, чтобы защитить его.
Вир обнял Лидию за шею и запустил пальцы в растрепавшиеся волосы. Когда она загородила его, ее кепка съехала набок, а потом и вовсе свалилась на пол.
– Я понял, что умру из-за тебя, Гренвилл, – произнес он небрежным тоном.
Она запрокинула голову. Голубые глаза ее озорно блеснули.
– Если бы ты стоял спокойно, Сьюзен не попыталась бы сбить тебя с ног. – Лидия подняла руки и слегка толкнула его в грудь. – Она просто хотела напугать тебя, – Лидия легонько толкнула его еще раз. – Опасалась, что ты стеснишь меня, Эйнсвуд.
Стеснит ее. Тот ужасный момент, когда собака прыгнула на них, стоил ему, наверное, десяти лет жизни и уж точно добавил немало седых волос.
Руки Вира скользнули по ее плечам. Ему хотелось как следует потрясти ее. И он даже тряхнул Лидию несколько раз. Однако в ее глазах заплясали искорки, а губы приоткрылись, возможно, готовясь произнести очередную, напоминающую ожог адского пламени шутку, и Вир, не дожидаясь этого, запечатал ее рот своими губами.
Лидия по-прежнему упиралась одной рукой ему в грудь, пытаясь оттолкнуть. Другой рукой она стала бить его под нижнее ребро: неторопливые, сильные злые удары… первый, второй, третий… Но несмотря на эту атаку, ее губы становились все мягче и мягче и вдруг подарили ответный поцелуй, медленный и чувственный. Поцелуй разлился по его телу теплой, вызывающей слабость в коленях волной.
Голова тоже расслабилась, мысли потекли медленно, постепенно исчезая, а с ними вместе все причины расстаться с ней, которые он так долго подбирал: основная проблема – невинность; Гренвилл невыносимо заносчива, упряма и воображает, что может быть ровней любому мужчине; она – синий чулок, то есть относится к самому отвратительному типу женщин и так далее и тому подобное…
Он не святой и никогда не учился сопротивляться искушению. Сейчас Лидия у него в объятиях, и нет ни желания, ни воли отпустить ее.
Она обвела его язык своим, прижалась к его груди своим плотным телом и начала медленно двигаться вверх и вниз. Руки продолжали наносить удары, теперь по спине.
Вир поймал ее руки, положил себе на пояс и прижал. Медленно, не прерывая, а углубляя поцелуя, она разжала кулаки. Ее ладони погладили его талию, импульсивно прошлись по спине, опустились к бедрам, ощупали ягодицы и вновь поднялись вверх.
Лидия уже не стеснялась, и тепло этих откровенных прикосновений, проникая через одежду, обжигало его кожу. В желании поделиться этими ощущениями он принялся ласкать ее таким же образом. Его руки погладили ее спину, прижимаясь сильнее и сильнее, прошлись вверх, чуть расслабившись, опустились вниз на бедра и ощупали изгиб ягодиц.
Его сердце билось в сладострастном ритме, задаваемом ее участившимся дыханием, и в том же темпе гнало кровь по венам.
Где-то в дальнем уголке его разума периодически вспыхивал огонек тревоги, но он был не заметен на фоне все сильнее разгоравшегося пламени желания.
Вир хотел ее. Все остальное не имело значения. Ему были необходимы ее аромат, ее вкус, нежность ее шелковистой кожи и великолепные формы ее стройного тела. Желание пульсировало в каждом нерве, каждом мускуле, оно билось в его теле повсюду, и он почти физически ощущал эти удары.
Вир соединил свои и ее ладони, медленно покачал руками. Казалось, что даже этого достаточно, чтобы его ощущения проникли в нее и заполнили ее, так же как его самого.
Когда она, наконец, прервала поцелуй, вновь вспыхнул тревожный огонек. Однако опять ненадолго, поскольку ее губы притронулись к его щеке, а затем покрыли короткими поцелуями шею.
Вир стал целовать ее в ответ. Губы пощекотали мягкую щеку и, медленно передвигаясь, покрыли поцелуями шелковистую кожу шеи. Он слизывал ими ее вкус, вкус ее кожи, пахнущей туманом, лилиями и чем-то еще.
– Аромат дракона, – пробормотал Вир. – Моей прекрасной драконессы.
Лидия немного изменила положение, и он почувствовал, как ее пальцы расстегивают пуговицу его жилета.
Она больше не стеснялась. Она была другая.
Ладонь Лидии пригладила рубашку на его груди и замерла у сердца, которое больше не скрывало от нее правду, а выдавало ее, выстукивая бешеную дробь.
Вир и не стал бы скрывать правду теперь, если бы даже мог. Все его рациональные доводы остались за пределами того, что происходило сейчас.
Не думая больше ни о чем, он протянул руку к пуговицам и потянул вверх материю, согретую теплом Лидии.
Ткань ворчливо зашуршала, когда он отбросил рубашку в сторону. Под ней был горячий шелк кожи. Вир осторожно пощекотал ее, погладил грудь и, заводя себя еще сильнее, надавил большим пальцем на набухший сосок. У Лидии на мгновение остановилось дыхание, выдохнуть она смогла, только перестав сдерживать рвавшийся из груди приглушенный стон.
Она все теснее и теснее прижималась к нему, пока в низ ее живота не уперлась его плоть, твердая, набухшая и жаждущая приступить к действиям.
Еще раз где-то глубоко внутри вспыхнул сигнал тревоги, но Вир практически не заметил его, потому что опустил лицо к шее Лидии и жадно, будто стараясь заполнить им легкие, вдыхал ее аромат. Тревожный огонек помигал и погас, заглушенный новой волной ощущений: ее кожа казалась бархатной, когда он прижимался к ней щекой, и шелковой, когда притрагивался губами.
Вир всем телом чувствовал прикосновения ее рук, они были теплыми, когда Лидия расстегивала его рубашку, и становились все горячее, когда она начала поглаживать его кожу.
Его руки теперь были на ее талии. Ощупывая брючный пояс, Вир искал пуговицы, на которые он застегнут. Наконец нашел… И вдруг болезненный укол пронзил его руку от локтя до плеча.
На какое-то мгновение это привело его в полное замешательство. Вир отупело моргал, как пьяница, выпивший разом слишком большую дозу вожделенного напитка. Однако он быстро пришел в себя и понял, что стукнулся локтем об острый выступ дверного молоточка. Дверного… то есть прикрепленного к двери.
К входной двери!
До него только сейчас дошло, что они занимаются любовью фактически на пороге дома.
– Господи Иисусе! – пробормотал Вир, затем поднял голову и сделал глубокий вдох, потом еще один и еще один.
В этот момент он почувствовал, что Лидия убрала руки, и услышал ее прерывистое дыхание.
