Его затуманенный взгляд упал на приколотую к лифу платья Коралии булавку с нефритовой головкой. Коралия, заметив это, инстинктивно прикрыла украшение ладонью.
– Французская шалава вместе с клубком твоего барахла стащила мою булавку, – сказал он, будто ничего не заметил. – В качестве возмещения ты должна купить мне новую. Это очень небольшой штраф, учитывая то, что я чуть не погиб, пытаясь помешать этой суке обворовать тебя. Зачем, спрашивается, я рисковал? Ведь это ты украла мою булавку. И ты же помогла исчезнуть цветочнице. В какой бордель ты ее засунула? Или маленькая калека отколотила твоих быков своим костылем и сумела отбиться от их любовных притязаний?
– Я и близко не подходила к горбунье! – заорала Коралия. – Неужели никто до сих пор не рассказал тебе о вчерашних событиях? Все бездельники с Ковент-Гарден только и судачат о том, как Эйнсвуд швырялся там деньгами и гонялся за какой-то длинной цыганской шлюхой…
– Эйнсвуд? – задумчиво перебил ее Бьюмонт. – С высокой женщиной?
– Именно это я и сказала, разве нет? Он и дал мне булавку, – Коралия потерла свою новую драгоценность, – в качестве компенсации.
Разбитые губы Бьюмонта сложились в безобразную улыбку.
– Имеется одна высокая женщина, за которой Эйнсвуд бегает уже несколько недель. С того дня, когда она бросила его на землю в Винегар-Ярд. Не помнишь, как она увела у тебя маленькую темноволосую крошку?
– Помню ту сучку, – ответила Коралия. – Но та, с которой я видела его вчера вечером, была в видавших виды обносках. И вообще, она из этих грязных вороватых цыган, одна из тех свиней, которые якобы предсказывают судьбы.
Бьюмонт несколько секунд молча смотрел на бандершу, затем потряс головой и всунул в разбитые губы горлышко бутылки. Влив в себя содержимое, он отбросил бутылку в сторону.
– Я все больше убеждаюсь, что женщины глупее тебя нет во всем христианском мире.
– Однако мне хватает ума на то, чтобы не ходить с разбитой мордой, как некоторые, не так ли?
– Но не хватает для того, чтобы понять: именно Эйнсвуд помог этой паршивой французской шлюшке так ловко ограбить тебя нынче ночью.
– Герцог? На кой хрен ему это барахло? Да ему деньги девать некуда. Он носится по Лондону, раздаривая набитые соверенами кошельки, будто они жгут ему заднее место, когда слишком долго лежат в кармане.
– Что мне в тебе нравится, Коралия, так это твоя полная независимость от элементарной логики. Если ты попытаешься сложить два и два, то твоя голова лопнет от натуги, не так ли, милочка?
Коралия поняла его мысль примерно так же, как если бы он озвучил ее на латинском, греческом или китайском языке. Поэтому, не задумываясь над рассуждениями Фрэнсиса Бьюмонта, она подошла к буфету, извлекла оттуда еще одну бутылку джина, открыла ее и наполнила содержимым грязный захватанный стакан.
– Не могу понять, зачем я пытаюсь просветить тебя, – сказал Бьюмонт, наблюдая за ее действиями. Ведь невежество есть благо, как говорят.
На самом деле было непонятно, зачем Бьюмонт вообще пытается говорить, поскольку слова он выговаривал с трудом. Проблема, однако, заключалась в том, что когда Фрэнсису Бьюмонту было больно, когда его мучила какая-то серьезная проблема или просто все шло не так, как ему хотелось, то его любимым занятием, естественно, наряду с потреблением алкоголя и наркотиков, было сделать так, чтобы кому-то другому стало еще хуже, чем ему.
В этом и заключалась истинная причина, побудившая его просветить Коралию.
– Позволю предположить, – продолжил Бьюмонт, – что в крысином гнезде, которое ты так тщательно прятала, среди других краденых безделушек было и кое-что, принадлежащее той темноволосой малютке, которую увела у тебя мисс Гренвилл.
Коралия плюхнулась на стул, ее глаза увлажнились.
– Да, и очень хорошие вещицы. Рубины и эмифисты. – На руку, держащую бутылку с джином, упала слеза. Она вновь наполнила свой стакан. – А теперь все, что у меня осталось, – это булавка, которую сунул мне герцог, да и ту ты хочешь отобрать.
– Аметисты, а не эмифисты, корова ты неграмотная, – усмехнулся Бьюмонт. – И это драгоценные камни, а не макароны, которые можно сожрать. Значит, забрать их назад не является неразрешимой проблемой. Понимаешь? Высокая женщина попросила Эйнсвуда помочь разыскать их для своей нежно опекаемой темноволосой крошки. Они наняли Аннет, и та хладнокровно выполнила свою часть работы. Когда я пришел, она уже напоила Мика снотворным и, естественно, не обрадовалась, увидев меня на час раньше, чем ожидала. Мне чуть ли ни за ноги пришлось ее тащить наверх. Когда я увидел, что творится в твоей комнате, то сразу разгадал ее затею. Вот тогда Аннет испугалась и попыталась смыться. Я побежал за ней и налетел прямо на Эйнсвуда. Готов поспорить на что угодно: это они поделили с ней награбленное, а потом он помог ей уехать из Лондона. А теперь этот герцог и скандальная журналистка надрывают животы, смеясь над тобой. И чего бы им не ржать? Они увели у тебя двух девочек, украли твои драгоценности и все деньги.
Зная, что его бутылка пуста, и поняв, что Коралия слишком ревниво держится за вторую, Бьюмонт решил отдохнуть, предоставив собеседнице переварить услышанное.
Он не собирался наблюдать за тем, как впрыснутый им яд будет медленно просачиваться в ее мозг. Он знал, что говорил, и каждая сказанная им фраза была выстроена в точном соответствии с характером слушательницы. Бьюмонт предоставил ей самой далее удобрять на радость дьяволу зловредные ростки, проросшие из посеянных им семян.
В пятницу Элизабет и Эмили прочитали в «Сплетнике» о героическом поведении их опекуна на Экзетер-стрит, не упустив, естественно, того интересного факта, что мисс Гренвилл гналась за ним по всей Стренд-стрит.
В субботу, когда семейство завтракало, пришло срочное письма из Лондона. Девушки успели разглядеть корявый почерк и печать Эйнсвуда до того, как лорд Марс вышел из-за стола и направился с письмом в свой кабинет. Леди Марс пошла за ним.
Даже через плотно закрытую толстую дверь кабинета до них вскоре донеслись крики леди Марс и причитания. Еще через несколько минут испуганная служанка понесла туда нюхательную соль.
В ночь с субботы на воскресенье приехали старшая из трех сестер Доротеи и ее муж.
В воскресенье прибыли со своими мужьями две другие сестры.
К этому времени Элизабет и Эмили уже успели заскочить в дядюшкин кабинет, прочитать послание и незаметно выскользнуть обратно. Множество хитроумных выдумок, к которым они постоянно прибегали в течение дня, помогли им услышать достаточно, чтобы уловить суть семейного кризиса, о котором говорили взрослые. Особенно удачной оказалась хитрость, которую Элизабет и Эмили использовали после обеда. Уйдя в свою спальню, они открыли окно, оставив занавески опущенными. В результате, оставаясь невидимыми, девушки могли слышать практически все, что говорили на террасе мужчины, вышедшие туда покурить и потолковать о делах.
Больше всех разглагольствовал старший дядюшка лорд Бэгнидж, который был уже заметно навеселе.
