Вир посмотрел на небо. В лицо ударил порыв ветра, подгоняющего к ним черные грозовые тучи. Усилившийся ветер с шумом врывался в парк Пайнсхим, срывал листья с деревьев и, кружа их в сумасшедшем круговороте, гнал по окрестным полям.
Скакавшую сейчас в упряжке лошадь, как и двух предыдущих, Вир почти загнал, заставляя бежать на пределе возможности. Он хотел оторваться настолько, чтобы любой соперник понял бы бесполезность дальнейшей борьбы. Так, собственно, и случилось бы, соревнуйся он с рационально мыслящим человеком.
Однако Лидия к этой категории явно не относилась, а потому сейчас расстояние между ними дюйм за дюймом сокращалось.
При этом преисподняя угрожала обрушить на них сильнейшую грозу, а значит, самый трудный этап гонки был еще впереди.
Вир в тысячный раз проклял себя за то, что втянул ее в эту сумасшедшую гонку… или позволил ей втянуться, что особой разницы уже не имело. Он так и не смог ответить себе, кто кого спровоцировал на эти гонки, хотя десятки раз прокручивал в голове их предысторию. Очевидно было одно: он в какой-то момент потерял контроль над собой и пустил развитие событий на самотек. Он искренне жалел о том, что Лидия тогда не запустила в него чем-нибудь тяжелым. Это удовлетворило бы ее уязвленную гордость, а ему, глядишь, вернуло бы здравый смысл.
Но винить кого-то или чего-то было бесполезно, а успокаивать себя различными «если бы да кабы» даже вредно.
Окхем-парк остался за спиной, и впереди на фоне стремительно темнеющего неба показались разбросанные тут и там первые домики Рипли. Ветер усиливался, и Виру хотелось верить: именно из-за этого у него так похолодело внутри. Однако он слишком хорошо знал себя. Он всегда был малочувствителен к состоянию погоды. Ни изнуряющая жара, ни ледяной холод, равно как ливни, град или снегопад, не волновали его настолько, чтобы обращать на это внимание. Он никогда не болел. Хвори не брали его, как бы он ни издевался над своим телом, какая бы зараза ни появлялась в округе и какими бы болезнями ни болели те, с кем он общался…
Вир отогнал подступившие было воспоминания и сосредоточил внимание на сопернице и дороге.
Им предстояло преодолеть еще примерно двадцать пять миль по самому сложному, ухабистому участку и, судя по всему, при ужасной погоде. Ему на этом отрезке было известно не менее полудюжины мест, где драконесса вполне могла свернуть себе шею… Но он будет слишком далеко, чтобы хотя бы попытаться предупредить ее об опасности.
Как всегда, когда он ей действительно нужен.
Он влетел во двор придорожной гостиницы «Талбот», а уже через несколько минут выехал со свежезапряженной лошадью. И все это время в его голове похоронным колоколом звучал рефрен: «Слишком далеко. Слишком поздно».
Вир опустил хлыст между ушей лошади. Животное рванулось вперед и молнией понеслось по широкой деревенской улице. Точно так же недавно он несся в своем тильбюри полями, лугами…
Он не хотел вспоминать об этом. Из-за того что случилось той весной, он даже саму весну возненавидел, превратив эту радостную пору пробуждения природы в период беспробудного пьянства.
Клэндонский парк он проскочил почти мгновенно и выехал на прямую и практически свободную на видимом отрезке дорогу, проходящую через земли меройской общины. Вир еще раз подстегнул лошадь, молясь про себя, чтобы его соперница поняла очевидное: он ушел вперед настолько далеко, что продолжение состязания абсурдно. Лидия должна отступить…
Трент вновь обернулся назад.
– Ее все еще видно? – спросил Вир и вдруг понял, что боится ответа.
– Догоняет нас.
Тильбюри, не тормозя, въехало в Гилдфорд, прогрохотало по мощеным улицам и еще более увеличило скорость на дороге, идущей под уклон.
Тем не менее кабриолет даже немного приблизился.
Он пронесся мимо Ривервей и начал подниматься к холму Сент-Кэтрин. Здесь лошадь пошла медленнее. Более того, крутой подъем утомил ее, и даже выехав на пологую дорогу, пересекавшую земли общины Пис Марш, она не смогла прибавить шагу.
Именно в этот момент кабриолет приблизился настолько, что Вир практически чувствовал дыхание ее лошади на своей шее.
Однако его сейчас больше беспокоили резкие порывы ветра, нависшие над самой землей тучи и отдаленные раскаты грома. Он думал о ждущем их впереди ужасно тяжелом участке дороги: почти двадцать миль крутых подъемов, неожиданно сменяющихся не менее крутыми спусками вниз. В голове мелькали страшные картины: бушующая гроза… в панике метнувшаяся в сторону и споткнувшаяся у края дороги лошадь… вдребезги разбитый кабриолет.
Вир все еще пытался заставить себя верить, что Лидия вот-вот осознает происходящее и сойдет с дистанции, но с каждой милей вера ослабевала.
С чего он вообще это взял, черт побери? Разве она когда-нибудь отступала?
Спасая мисс Прайс на Винегар-Ярд… Напав на Креншоу перед «Крокфордом»… Высмеивая в лицо Вира в «Голубой сове»… Дефилируя полуголой по Ковент-Гарден… Похищая драгоценности на Фрэнсис-стрит. Во всех этих случаях Гренвилл шла ва-банк и не боялась ничего. Что касается ее гордости, то Вир припомнил только одного человека, который мог бы сравняться с ней в самоуверенности и заносчивости, – лорда Вельзевула собственной персоной.
Эта мысль напомнила ему о чем-то далеком, затерявшемся в глубинах памяти. Перед мысленным взором мелькнул какой-то знакомый, но неузнанный сразу образ. Этот образ явно возникал и ранее, причем не один раз. Как и тогда, его вызвала какая-то мысль, слово или обрывок фразы. Вот только что именно, непонятно. Вир отмахнулся от желания вспомнить. В данный момент настоящее было гораздо важнее и он вынужден поверить в то, что эта женщина не уступит даже под угрозой Всемирного потопа или апокалипсиса. Отступление просто противоречит самой ее натуре. Собственно, как и его. В этом они похожи. Но разница между ними есть и сейчас очень важная – ему совершенно все равно, что с ним случится.
К тому моменту, когда Вир и Берти въезжали во двор следующей придорожной гостиницы, герцог принял окончательное решение.
Кабриолет въехал практически сразу за ними.
Тучи прыснули холодными каплями, раскаты грома сделались угрожающими.
– Нам не обогнать грозу, Гренвилл, – крикнул он ей, перекрывая голосом гомон конюшни. – Давай объявим о прекращении гонки без выплат каких-либо неустоек. Все равно дело идет к ничьей. Мало что изменится, если мы продолжим.
– Слава богу! – пробормотал стоящий за ним Берти, стирая носовым платком пот со лба.
Лидия бросила на него невыносимо холодный презрительный взгляд, который так бесил Вира. Даже сейчас, несмотря на охвативший его страх, он едва удержался от того, чтобы подойти к ней и как следует встряхнуть.
– Сдали нервы, не так ли? – спросила она, и тон вопроса был таким же холодным и презрительным, как взгляд.
– Я не могу допустить, чтобы ты покончила с собой из-за меня, только и всего, – ответил Вир, глядя на мерина, которого подвел к Лидии конюх. Это было крупное, вороного окраса животное с диковатым взглядом. – Забери его назад, – крикнул Вир конюху. – Любому идиоту видно, что он чересчур норовист.
