Деви Аю много времени проводила с пожилой туземкой, мамашей Калонг, и завязалась между ними странная дружба – лишь благодаря тому, что Деви Аю хранила спокойствие, не пыталась бунтовать и не доставляла хлопот. Мамаша Калонг честно призналась Деви Аю, что держит бордель на пристани. Многих женщин туда угоняют силой, обслуживать младших японских офицеров. Все ее девицы из местных, кроме обитательниц этого дома.
– Радуйтесь, что вам не нужно работать круглые сутки, – говорила мамаша Калонг. – Вдобавок нижние чины – тот еще сброд.
– Что нижние чины, что японский император, все одно, – возражала Деви Аю. – Всем дыру подавай.
Мамаша Калонг привела массажистку, полуслепую старуху-туземку. Каждое утро приходили девушки на массаж, поверив мамаше Калонг, что это способ избежать беременности. Исключение составляла Деви Аю – она любила поваляться в постели до завтрака, а в массаже нуждалась лишь время от времени, когда чувствовала себя совсем разбитой.
– Беременеют от того, что спят с мужчиной, а не от того, что пропускают массаж, – говорила она беспечно.
Деви Аю шла на риск, а спустя месяц жизни в публичном доме первой из девушек забеременела. От ребенка надо избавиться, советовала ей мамаша Калонг.
– О семье подумай, – твердила она.
На что Деви Аю отвечала:
– А я и думаю о семье – этот ребенок и есть моя семья.
И Деви Аю смотрела, как ее живот наливается, выпячивается, растет день ото дня. Были у беременности и хорошие стороны: мамаша Калонг переселила ее в дальнюю комнату, а японцам объявила, что Деви Аю в положении, и запретила к ней прикасаться. Да и не находилось теперь охотников с ней спать, и она посоветовала подругам брать пример.
– Видно, правду говорят: дети – это счастье.
Но никто не желал рисковать, как Деви Аю.
Спустя три месяца никто не отказался от ежеутреннего массажа, и больше ни одна из девушек не забеременела. Им проще было каждую ночь терпеть ужас, чем отправиться назад к родным с животом.
– Что я сказала бы Герде? – спросила Ола.
– Сказала бы: “Герда, я привезла тебе в животе сувенирчик”.
Днем свободного времени было хоть отбавляй. Девушки собирались вместе, поболтать и посплетничать. Одни играли в карты, другие помогали Деви Аю шить одежки для малыша. Они радовались, что одна из них скоро родит, и с трепетом ждали, когда малыш выйдет в жестокий мир.
Говорили и о войне. Ходили слухи, что союзники готовят атаку на районы, занятые японцами, – хорошо, если в их числе и Халимунда.
– Пусть всех япошек перебьют, кишки им выпустят, – сказала Хелена.
– Попрошу без грубостей, мой ребенок все слышит, – осадила ее Деви Аю.
– Ну и что?
– А то, что у него папа японец.
Все горько рассмеялись.
Они жили надеждой на приход союзников. И когда в дом залетел приблудный почтовый голубь, одна из девушек поймала его, и они написали союзникам письмо: “Просим вас о помощи! Нас втянули в проституцию; двадцать девушек ждут своих героев-освободителей”. Затея была дурацкая, они не представляли, как голубь отыщет союзные войска, и все-таки выпустили его с письмом.
Нашел ли он союзников, неизвестно. Но когда он вернулся без письма, девушки поверили, что кто-то где-то прочитал их послание. И на радостях написали новое. И так почти три недели.
Союзники так и не пришли, зато появился незнакомый японский генерал. Когда он нагрянул внезапно, часовые, охранявшие самые дальние уголки, не хотели его пускать. Двое солдат во время допроса тряслись от страха, ноги у них подгибались.
– Что здесь? – спросил у них генерал.
– Притон разврата, – опередила их Деви Аю.
Генерал был высокий, статный – возможно, из древнего самурайского рода, – с двумя мечами за поясом. Строгое, холодное лицо обрамляли пышные бакенбарды.
– Вы все проститутки? – спросил он.
Деви Аю кивнула.
– Печемся о душах больных солдат, – объяснила она. – Вот так из нас сделали проституток, насильно и задаром.
– Ты беременна?
– Вы, генерал, будто не верите, что японский солдат способен обрюхатить девицу.
Не обратив внимания на слова Деви Аю, он напустился на всех японцев в доме, а когда стемнело и стали прибывать завсегдатаи, распалился еще сильней. Всех офицеров созвал на совещание в одной из комнат. Видно было, что его не смеют ослушаться.
А девушки смотрели на своего спасителя с радостью и благодарностью, будто он был наградой за письма, что они отправляли без устали.
– Неужто ангел может явиться в образе японца? – удивлялась Хелена.
Перед тем как вернуться в штаб, генерал вышел к девушкам в столовую. Встал перед ними, обнажил голову и отвесил глубокий поклон.
– Наорэ! – крикнула Деви Аю.
Генерал выпрямился и впервые при девушках улыбнулся.
– Если эти болваны вас еще раз хоть пальцем тронут, напишите мне снова.
– Почему вы так задержались, генерал?
– Если б я поспешил, – сказал он мягко, вкрадчиво, – то застал бы дом пустым.
– Как ваше имя, генерал? – поинтересовалась Деви Аю.
– Мусаси.
– Если родится у меня мальчик, назову его Мусаси.
– Молись, чтобы родилась девочка, – сказал генерал. – Я не слыхал еще, чтобы женщина изнасиловала мужчину. – И, сев в грузовик, ждавший возле дома, укатил, а девушки махали вслед. Едва он скрылся из виду, офицеры, стоявшие и утиравшие с лица испарину, тоже заторопились прочь.
В эту ночь, впервые за все время, девушек никто не домогался. Вечер был спокойный, мирный, и они решили отпраздновать. Мамаша Калонг вынесла три бутылки вина, а Хелена разлила по рюмкам, как священник перед причастием.
– Да хранит Бог нашего генерала, – провозгласила она. – Он такой красавчик!
– Если бы он мной овладел, я бы не сопротивлялась, – заметила Ола.
– Если будет у меня девочка, назову ее Аламандой, в честь Олы, – сказала Деви Аю.
Все кончилось внезапно – никто больше не покушался на них, не выстраивались по вечерам японцы в очередь за их телами. Лишь одно пугало многих из девушек – скорая встреча с матерями: как рассказать им о том, что они здесь пережили? Некоторые репетировали перед зеркалом – собирались с духом и говорили своему отражению: “Мама, теперь я проститутка”. Нет, так не пойдет, надо по-другому: “Мама, я была проституткой”. Но и так не годится – и они говорили: “Мама, меня заставляли заниматься проституцией”.
Но одно дело сказать такое отражению в зеркале, другое – матери. На их счастье, японцы, как видно, не собирались отправлять их обратно в Блоденкамп, а просто держали здесь, в доме, но уже не как проституток, а как военнопленных. Солдаты по-прежнему зорко их охраняли, а мамаша Калонг все так же о них заботилась.
