– Полюбуйтесь-ка на этого хмурого типа, – сказал он своему отражению. – Подойдет ему и эта шапка, с такой-то постной рожей.
Вошла Мина, да так и застыла в дверях, глядя на сына. Брюки наглажены, чистая рубашка, да еще эта шапка – куда же он собрался?
– На нищего ты, сынок, не похож.
– С этого дня, – объявил Кливон, обернувшись к матери, – называй меня Товарищ Кливон.
8
Однажды туманным утром небывалое зрелище предстало глазам людей на вокзале в Халимунде. Возле кассы, под миндальным деревом, горячо целовались двое влюбленных, начисто забыв, где находятся, и потеряв счет времени. Целовались они так жарко, что и много лет спустя очевидцы клялись, что меж губ их проскакивали искры. И история эта стала легендой, а влюбленные были Кливон и Аламанда. Все, и мужчины и женщины, вспоминая эту сцену, сгорали от зависти.
Перед отъездом Кливона в столицу, в университет, парочка всякий стыд потеряла.
Аламанда и Кливон встречались, и считали их самой красивой парой всех времен – все, кроме Адинды. Но Аламанда затыкала уши, чтобы не слышать крики сестры: дешевая ты шлюшка, любишь мужчинам сердца разбивать, оставь его в покое, хотя бы его одного! Наверное, Адинда помнила, как безумно влюбился Кливон в ее старшую сестру, когда той было восемь лет, и считала, что нельзя шутить с такой необыкновенной любовью. Адинда даже убить сестру поклялась, если та причинит Кливону боль. Даже отвергнуть его, считала она, благороднее, чем поиграть и бросить. Аламанде были нипочем угрозы младшей сестры – с ее упрямством никто ей был не указ.
– Завидуешь, малявка, так и скажи, – говорила она.
– Если уж завидовать кому, так это маме. У нее мужчин были сотни, – отвечала Адинда.
– По-твоему, я не могу спать с мужчиной?
– Да хоть со всеми в городе – не уступишь маме, – отозвалась Адинда, – но всех сразу не полюбишь по-настоящему.
Не в пример сестре-домоседке, Аламанда пропадала то на концертах с возлюбленным и друзьями, то на посиделках с гитарой. Они с Кливоном гуляли по городу, ходили в кино, иногда Аламанда возвращалась домой лишь под утро. Младшие сестренки поджидали ее у окна с тревогой на лицах, но она всегда шла прямиком к себе в комнату, без единого слова, мурлыча какой-нибудь модный мотивчик.
– Ты хуже проститутки, – кипятилась Адинда, – те хоть деньги в дом приносят!
– Признайся же, маленькая мисс Ворчунья! – кричала из своей комнаты Аламанда. – Или я опять скажу за тебя? Ты влюбилась в Кливона!
– Даже если бы и влюбилась, ни за что бы не призналась! Если я скажу, ты руки на себя наложишь!
Девушки Кливона и правда любили, и не только обитательницы этого дома – вся Халимунда от него была без ума. Началось еще в детстве, когда всех восхищали его способности. В пятом классе он как орешки щелкал экзаменационные задачи для шестого, и директор школы разрешил ему перескочить через класс; в старших классах он побеждал на всех олимпиадах по математике, вдобавок играл на гитаре и пел. Да и лицо было у него приятное, открытое; стал он гулять допоздна, а вокруг вились стайки влюбленных девчонок.
То были времена, когда он мог выбрать себе любую, – еще до того как влюбился в восьмилетнюю Аламанду и стал бездомным, а потом связался с дурочкой по имени Иса Бетина. А теперь его и Аламанду называли необыкновенной парой: блестящий красивый юноша и прелестная девушка, дочь самой уважаемой в городе проститутки. И лишь одна Адинда считала это катастрофой, ни больше ни меньше. С кем только не кокетничала Аламанда – и всех до одного бросала. О ней шла дурная слава, и Адинда прекрасно все понимала.
Многих одноклассников свела Аламанда с ума красотой, улыбкой, игривыми взглядами, легкой походкой и прочими женскими штучками. А попробуешь за ней приударить – упорхнет, как полудикая горлинка.
Но ухажеры не сдавались – душили ее вниманием, осыпали клятвами, подарками, цветами, любовным вздором, открытками и письмами, стихами и песнями. Все это принимала она благосклонно и улыбалась еще пленительней, ступала еще изящней, одаривала воздыхателя каким-нибудь комплиментом: ты такой добрый, умный, красивый, и прическа тебе так идет. И польщенный юноша на крыльях летал от счастья. Он обретал уверенность, чувствовал себя первым красавцем, добрейшим из смертных, с самой красивой на свете прической – и при первом удобном случае объяснялся или писал письмо, изливая на бумагу свои тайные первобытные желания: “Аламанда, я тебя люблю”. Тут-то и самое подходящее время его уничтожить, потрясти до глубины души, разбить ему сердце на мелкие кусочки, явить свою женскую власть. И Аламанда отвечала: “А я тебя – нет”.
– Мужчин я люблю, – призналась как-то Аламанда, – особенно люблю доводить их до слез.
И Аламанда наслаждалась каждым ходом любимой игры, пусть итог всегда был известен: она победительница, мужчина в дураках. И от души хохотала всякий раз, когда место прежнего ухажера занимал новый.
И представьте себе, в игру эту она играла уже два года, с тринадцати лет. От матери досталась ей безупречная красота, от насильника-японца – пронзительный взгляд. Свою власть над мужчинами осознала она еще в восемь лет, когда влюбился в нее Кливон. А когда ей было тринадцать, двое мальчишек поспорили однажды, какого цвета на ней белье. Один клялся: красное, своими глазами видел! – а другой уперся: нет, белое! Они устроили драку на задней парте, мутузили друг друга смертным боем, и никто даже не пытался их разнять – напротив, все наслаждались бесплатным цирком, пока не вмешался учитель. Когда оба противника были уже в крови и ссадинах, вступила Аламанда:
– Трусы на мне белые, но они красные, потому что у меня месячные.
С той минуты она поняла, что красота ее – не только разящий меч, но и инструмент, чтобы вертеть мужчинами. Мать забеспокоилась, предостерегла ее:
– Разве не знаешь, что творили мужчины с женщинами в войну?
– Знаю, ты мне рассказывала, – отозвалась Аламанда. – И вот полюбуйся, что творят женщины с мужчинами в мирное время.
– О чем ты, детка?
– В мирное время к тебе очередь выстраивается, а по мне столько мальчишек плачут!
Деви Аю тревожил упрямый характер старшей дочери, и все подробности ее жизни узнавала она от клиентов – лежа с ней в постели, те рассказывали, сколько мальчишек сходят с ума по Аламанде.
– Спасибо, что проституткой она не стала, – говорила им Деви Аю, – иначе не лежали бы вы сейчас со мной.
Такова была Аламанда. Даже Кливона, кумира всех девушек Халимунды, удалось ей очаровать; только, против обыкновения, его она не оттолкнула, а все потому, что влюбилась сама. Аламанда была наслышана о нем от соседских девчонок постарше, те вечно шептались – мол, нет на свете красивей парня.
Ходили нелепые слухи, что он вовсе не сын Мины и ее покойного мужа-коммуниста, расстрелянного японцами после мятежа в Мадиуне. Одна из девчонок выдумала историю, что Мина с мужем нашли его на берегу реки, он спал, свернувшись клубочком, внутри большого арбуза, что Кливон – сын нимфы, мать его сжалилась над несчастными супругами-коммунистами и доверила им ребенка, во искупление их вечного греха. Другая говорила, что Кливон спустился на землю по радуге, а третья – что его нашли в гигантском бутоне, хотя на самом деле, когда Кливон появился на свет, ни одна из этих девчонок еще не родилась.
