– И все-таки кто это?
– Пока просто анонимный источник, а поскольку у меня такое же отношение к подобным, как и у тебя, кончай допытываться о том, кто это. Дай мне заколку, кстати.
Ярнебринг пожал плечами и передал заколку, но с явной неохотой.
– Ты должен извинить меня, Ларс, – сказал он. – Поправь, если я ошибаюсь. У тебя образуется тромб в мозгу. Ты оказываешься на кровати в Каролинской больнице и, когда лежишь там четырнадцать дней, появляется некий осведомитель и передает тебе заколку от волос, которая была на маленькой девочке, убитой двадцать пять лет назад.
– Примерно так, – подтвердил Юханссон и кивнул.
– Если ты получил ее только вчера, – сказал Ярнебринг, – то меня бесспорно интересует, почему ты начал болтать об этом деле неделей ранее.
– Ничего странного. Моему источнику информации понадобилось время, чтобы ее найти. Он ведь не знал, что ищет.
«Бу не похож на себя, – подумал он. – Судя по всему, он стал медленнее соображать».
– Я не согласен с тобой, – сказал Ярнебринг. – Это, конечно, самая странная история, какую ты когда-либо мне рассказывал, и, я полагаю, у тебя дьявольский нюх.
– Само собой, – подтвердил Юханссон.
– И чем же он объясняется?
– Божественным провидением, – ответил Юханссон.
36
Вторая половина среды 21 июля 2010 года
Прежде чем расстаться, они разобрались с практическими делами. Сначала Юханссон переписал лизинговый контракт на свою «ауди» на имя лучшего друга и чувствовал себя крайне неуютно, делая это.
– Ты действительно считаешь это разумным? – спросил он. – Тебе же придется выкладывать немалые деньги ежемесячно.
– Успокойся, – буркнул Ярнебринг. – Твой брат обещал продать мне машину.
– Один вопрос, – сказал Юханссон. – Сколько он захотел за нее получить?
– Две сотни, – сообщил Ярнебринг.
– Ничего себе, – удивился Юханссон. – Не похоже на моего братца.
«Может, у Эверта тоже завелась какая-то дрянь в голове?» – подумал он.
– Я обещал немного помочь в качестве шофера, устроить небольшое дельце для одного старого знакомого. Разве не для этого существуют пенсионеры?
– Звучит хорошо, – сказал Юханссон, чьи мысли уже устремились в другом направлении. – Ты, пожалуй, мог бы заскочить к Херману мимоходом и договориться, чтобы он позволил мне взглянуть на все, что у него есть в старом расследовании по этой оперной певице.
– Маргарете Сагерлиед, – уточнил Ярнебринг.
– Именно, – подтвердил Юханссон. – Так ее звали. Плюс на все результаты опросов соседей, которые вы провели.
– Это было в июне и июле восемьдесят пятого. Потом еще несколько раундов в августе и позднее осенью, когда народ вернулся домой из отпусков. Получилась масса бумаг. Но, конечно, я все организую.
– Возможно, я еще о чем-то забыл, – сказал Юханссон.
– Относительно красного «гольфа», который не выходит у тебя из головы. Есть целая коробка с выписками из авторегистра и массой данных на тех, кто чем-то привлек внимание. «Гольфы» ранее судимых владельцев, живших неподалеку.
– Ее тоже, – подтвердил Юханссон.
– Получишь все завтра, – сказал Ярнебринг. – Я могу еще что-то для тебя сделать?
– Да, просто уйти, – проворчал Юханссон. – Я собираюсь немного вздремнуть.
– Разумно ли это, – возразил Ярнебринг. – Я думал подождать, пока Пия придет домой. Но если хочешь, могу посидеть где-нибудь в другом месте.
– О’кей, о’кей, – произнес Юханссон устало.
«Все, хватит, – подумал он. – Надо поспать». Головная боль уже забарабанила ему в виски.
– Я расположусь в кухне, – предложил Ярнебринг. – Позови, если возникнет необходимость.
– Я тут вот о чем подумал, – сказал Юханссон. – Как, по-твоему, можно раскрыть сложное убийство двадцатипятилетней давности, если приходится постоянно лежать на диване?
– А кто нам мешает разок-другой прокатиться на место событий, – проворчал Ярнебринг и улыбнулся. – Можешь брать с собой диван при желании. Не беспокойся об этом.
Юханссон хмыкнул.
«Хотя все должно получиться. Старший брат Шерлока Холмса наверняка справился бы с такой задачкой. Как там его звали?» – попытался припомнить он.
А потом заснул.
37
Вторая половина среды 21 июля 2010 года
Его разбудили запахи. Ароматы еды, которую Пия готовила для него. Потом ее рука, осторожно гладившая его по щекам и вискам. Прогнавшая головную боль.
– Ярнебринг все еще здесь? – спросил Юханссон.
– Можешь не волноваться, – сказала Пия. – Я отослала его час назад. И приготовила тебе поесть, – добавила она, кивнув в направлении подноса, который поставила на столик рядом с диваном.
Наконец дома, наконец понятная еда. Пожалуй, не такая, какую он выбрал бы сам, но все равно из другого и лучшего мира, чем тот, где все получали все почти как под копирку из большой казенной кухни. Теплый салат с рисом и жареным лососем, в меру розовым ближе к середине. Пожалуй, многовато салата, на его вкус, но там находилась также спаржа и грибы. Никакого масла, вина или даже толики шнапса, естественно, но вполне пригодилась его холодная минеральная вода. Вдобавок настоящий кофе. Двойной эспрессо с теплым молоком, поданным в отдельном сливочнике.
«Ты жив, – подумал Ларс Мартин Юханссон. – Поэтому кончай жалеть себя».
– Ты слишком добра ко мне, Пия, – сказал Юханссон. – Будь ты героиней самого обычного романа, действие которого происходит в наши дни, твои товарки из редакций культуры разных средств массовой информации страны растерли бы тебя в порошок за измену женскому делу.
– А случись все наоборот, как обстояло бы дело тогда? – спросила Пия. – Если бы я заболела?
– Возможно, столь же плохо, – ответил Юханссон.
– В печали и в радости, – сказала Пия и подняла свой бокал.
– В печали и в радости, – согласился Юханссон.
– Ты в состоянии обсудить практические детали? – поинтересовалась Пия, как только они закончили есть.
Юханссон ограничился кивком. Внезапно на него нахлынуло беспокойство, причину которого он не мог понять. Ведь ситуация вроде бы выглядела стабильной. Случившееся уже невозможно было отыграть назад. А будущее, пожалуй, еще в какой-то мере зависело от него.
По мнению Ульрики Стенхольм, лучше для всех сторон, а также для ее пациента и мужа Пии, стало бы, если бы Юханссона перевели в какой-нибудь интернат, специализирующийся на реабилитации.
– Абсолютно исключено, – сказала Пия и покачала головой. – На это он никогда не согласится.
