– А есть и другая?
– Местная полиция имеет право решать, где ты можешь находиться и с кем встречаться. Ты не должен появляться вблизи детских садов, школ, бассейнов, спортивных сооружений, куда имеют доступ дети и подростки. И других мест, где у тебя, как считается, может возникнуть соблазн. Достаточно два раза проехать мимо школы за один вечер, и тебя могут препроводить в тюрьму. Точно так скоро будет и у нас дома. Хотя пока все ограничивается только дебатами в Интернете и в вечерних газетах.
– Так что там третье? – спросил Юханссон.
– Он ненавидит Швецию, – сообщила Матильда. – Не существует ни одного интервью с ним, где он не поливал бы нас грязью. Как ты наверняка понимаешь, они почти всегда касаются совсем других вещей, его бизнеса по большей части. Но подобное не играет никакой роли. Он всегда находит возможность лишний раз бросить камень в свою бывшую родину.
– Что-нибудь еще? – поинтересовался Юханссон.
– У меня есть по меньшей мере двадцать страниц для тебя, – сообщила Матильда.
– Я познакомлюсь с ними с большим интересом.
«Как только хоть на время избавлюсь от моей головной боли».
– Он ужасно красив, – добавила Матильда.
– Вот как, – проворчал Юханссон.
– Настоящий мачо. Ему же шестьдесят, а он выглядит на пятьдесят, не более. Телосложением напоминает твоего лучшего друга. Только глаза другие.
– Другие глаза? – удивился Юханссон.
– Не как у волка, – пояснила Матильда и улыбнулась. – Он из тех, кто много выстрадал, – продолжила она. – Не тот, кому все далось легко. Женщинам нравится именно это. Мужчины, которых судьба не щадила, но они удержались в седле. Их ведь почти невозможно сломить.
– И что? – поинтересовался Юханссон, которому самому уже исполнилось шестьдесят семь и который никогда не выглядел особенно хорошо, хотя точно лучше, чем в последний месяц. – Какой вывод?
– Мне двадцать три, – ответила Матильда. – Но если бы Йозеф Саймон только предложил и если он действительно такой, как на фотографиях, и такой, как о нем пишут, и даже пусть у него не было бы ни гроша за душой… О-ля-ля!
– О чем ты? Что за о-ля-ля?
– Я сразу распласталась бы перед ним. На спине или как он только пожелал бы.
– Вот как, – буркнул Юханссон.
– Да, – подтвердила Матильда. – Будь уверен. Кроме того, у меня есть один вопрос, – добавила она и кивнула на картонные коробки, стоявшие на полу около его кровати.
– Я слушаю, – сказал Юханссон, хотя уже знал ответ на ее вопрос.
– Она там в твоих коробках, его маленькая дочка, Жасмин? Верно?
– Да, – подтвердил Юханссон. – Это его дочь, Жасмин. Именно она живет сегодня в картонках на полу моего кабинета.
«И единственное, что мне пока удалось, – так это вернуть ей ее заколку».
– Удачи тебе, – сказала Матильда. – Надеюсь, ты доберешься до сделавшего это. И скажешь мне, когда будешь знать, кто он, – добавила она.
– Зачем? – спросил Юханссон.
– Я готова выцарапать ему глаза, – сказала Матильда. – Вцепиться когтями и вырвать их. Все просто: раз – и нет.
56
Вторая половина пятницы 30 июля 2010 года
Пока они возвращались в автомобиле с лечебной физкультуры, Юханссон сначала молчал, размышляя о том, по чьей вине это происходит. Из-за кого приличные, вполне нормальные и даже крайне порядочные люди постоянно рвались самым ужасным способом лишить жизни человека, с которым даже никогда не встречались.
«Если бы мне самому пришлось вести расследование, когда все случилось, этот отморозок не позднее чем через месяц сидел бы в тюрьме, и пусть время нельзя повернуть вспять, но в таком случае мы избежали бы всего другого, – подумал Юханссон. – Убийцу Жасмин забыли бы, точно как Йона Ингвара Лёвгрена, Ульфа Олссона и Андерса Эклунда. Все, за исключением тех, кто стоял совсем близко к их жертвам, тех, кого таким, как Лёвгрен, Олссон и Эклунд, не удалось убить самым наипростейшим способом. Тех, кто получил шанс выжить, но страдал до конца жизни. В отличие от других, кому дистанция позволила забыть обо всем и идти дальше. Но вести это расследование выпало Бекстрёму, и, естественно, все закончилось, как происходило всегда, когда он брался за дело».
Впрочем, это вина не только Бекстрёма, подумал он. Возможно, также и его начальника, посчитавшего, что Бекстрём способен руководить расследованием, даже не имея понятия, как проводится обычный допрос, и еще меньше разбираясь в том, как добиться хоть какого-то реального результата. Или его лучшего друга книгоиздателя, которого ограбили и прилично отметелили, поскольку он пригласил к себе не того человека и в результате лишился бумажника и старого вечернего платья Риты Хейворт. А в довершение всего ему достался Эверт Бекстрём в качестве вершителя правосудия.
Возможно, даже и Бекстрёма особо не в чем винить. А спросить ему, пожалуй, прежде всего следовало с самого себя, поскольку он не сумел оградить от таких субъектов, как Эверт Бекстрём, полицейский корпус, практически свою семью. Ту самую организацию, в высшем руководстве которой он сам просидел в течение последних двадцати лет службы.
– Я сейчас размышляю над одним делом, – сказал Юханссон и кивнул своему водителю Матильде.
– Я слушаю, шеф, – ответила она.
– Относительно твоих слов, – продолжил Юханссон. – Что ты вырвала бы глаза тому, кто убил Жасмин. Ты действительно поступила бы так?
– Будь это моя дочь? – уточнила Матильда. – И если бы такие, как ты, позволили ему выйти сухим из воды?
– Да, – сказал Юханссон.
– Я сделала бы это, – подтвердила Матильда.
– Я тебя услышал, – буркнул Юханссон.
– Я понимаю, почему ты спрашиваешь.
– И почему же? – поинтересовался Юханссон.
– Просто, мне кажется, ты найдешь его, – ответила Матильда. – Я почти на сто процентов уверена в этом. А тогда, по твоему мнению, есть опасность, что я узнаю, о ком идет речь, и попытаюсь получить, например, сто миллионов, намекнув ее отцу о том, как его зовут и где он живет.
– А ты поступила бы так?
«Здесь ты наверняка не одинока», – подумал он.
– Нет, – ответила Матильда. – Всему есть границы. Если бы дело касалось моей дочери, конечно, порвала бы его на куски. Но это совсем другое дело, нет.
– И почему? – поинтересовался Юханссон.
– Всему есть границы, – повторила Матильда. – Ты же должен это знать.
– Я знаю, – сказал Юханссон.
«Границы, которые ты никогда не сможешь переступить, поскольку в противном случае сам станешь хуже тех людей, которые столь ужасны, что ты даже не в состоянии отнять у них жизнь».
– Пусть он просто получит пожизненное, позаботься об этом, – сказала Матильда. – Тогда все будет нормально, и тебе не придется беспокоиться за таких, как я.
