– Вечером я занят, – сказал он. – Договоримся на завтра в любом случае.
– Ну и хорошо, меня это очень устраивает, – сказал Херманссон с явным облегчением.
– Позвони мне рано утром, – предложил Юханссон.
Положив трубку, он в то же мгновение понял, как все обстояло.
«Ты начинаешь хуже соображать», – подумал он. Как там его лучший друг описал ее? Молодая красивая блондинка. Молодая красивая блондинка, которой было девятнадцать в то лето двадцать пять лет назад, когда изнасиловали и убили Жасмин Эрмеган.
89
Вечер четверга 19 августа 2010 года
Найти ее домашний адрес не составило труда, поскольку он значился в телефонном справочнике. Матильда еще не ушла, и Юханссон попросил ее позвонить и представить дело так, будто она ошиблась номером, чтобы не тревожить понапрасну.
– Она дома, – сообщила Матильда. – Судя по звукам, собирается укладывать детей, а потом сесть к телевизору. Во всяком случае, у моей сестренки в такое время примерно та же самая катавасия.
– Макс, – сказал Юханссон, – нам с тобой надо кое-куда прокатиться.
И кивнул своему помощнику, который с непроницаемым лицом стоял у окна.
Последовал кивок в ответ, и парень исчез из комнаты.
– Что мне сказать Пии? – спросила Матильда и многозначительно посмотрела на плиту.
– Ужин может подождать. Я буду дома через пару часов. Почему бы тебе не остаться и не поесть с нами? Вы с Пией сможете выпить по бокалу вина, пока мы с Максом не вернемся домой.
– Ждать мужчин, – произнесла Матильда угрюмо. – Где-то я слышала это раньше.
– Конечно, – сказал Юханссон.
Ждать мужчин, подумал он, считалось простой и естественной женской заботой с доисторических времен, но, поскольку он сам вырос в крестьянской усадьбе в северной Онгерманландии в сороковые – пятидесятые годы прошлого столетия, так по-настоящему и не понял, о чем болтали бюргерские жены.
И Эльна наверняка не понимала тоже. У его нежно любимой матери всегда хватало дел, и ей никогда не требовалось тратить хоть минуту на ожидание кого-то. Во всяком случае, мужчин, постоянно окружавших ее.
Каролинскую больницу открыли еще в 1940 году, но жилье для персонала построили только в начале пятидесятых. Три большие виллы для главного врача и профессоров, которые предпочитали находиться поближе к работе, плюс десяток обычных домов по нескольку квартир в каждом для докторов рангом пониже, кто еще не успел добиться конечной цели в профессиональной карьере. Все по английскому образцу, капитальные кирпичные строения, окруженные садами и зелеными зонами, расположенные в спокойном и тихом месте между кладбищем Сольны на севере и большим больничным корпусом на юге.
Естественно, она жила в одном из таких домов. В полном соответствии со временем и наверняка с ее финансовыми возможностями и всем прочим, обычно определяющим жизнь людей вроде нее.
– Тебе совершенно не о чем беспокоиться, – сказал он и улыбнулся Максу. – Мне просто надо встретиться с одной дамочкой.
– Прикрою спину боссу. – Макс улыбнулся в ответ.
– Юханссон? – Ульрика Стенхольм явно была удивлена, когда открыла дверь. – Что ты здесь делаешь? Я не принимаю пациентов дома.
– Я здесь в другом качестве, – сказал Юханссон. – Либо мы поговорим у тебя, либо в моей машине, как тебе удобнее, – продолжил он и кивнул в сторону черной «ауди» с неподвижным Максом за тонированными стеклами.
– Входи, – сказала она. – Я еще не уложила мальчиков. Случилось что-нибудь?
– Зачем ты спрашиваешь, – ответил Юханссон. – Тебе же прекрасно все известно.
Пять минут спустя она усадила на кухне двух своих сыновей пяти или шести лет от роду с такими же белокурыми, как у матери, волосами. Дала им взятку в виде мороженого и компьютерной игры, прежде чем добилась от них тишины.
Книжные полки до потолка, прилично потертые ковры на полу, гравюры Петера Даля на стенах, диван, кресло с подставкой для ног, придиванный столик, большой рояль и музыкальный центр. Все дорогое на тот момент, когда покупалось, много лет назад, и, скорее всего, доставшееся в наследство от родителей.
За исключением работ Даля, конечно, подумал Юханссон. Судя по сюжетам, такие картины священнослужитель старой закалки никогда бы у себя не повесил.
– Случилось что-нибудь? – спросила Ульрика Стенхольм, сев напротив него. Она была настолько обеспокоена, что сразу перешла к делу без привычных движений своей гладкой шеей. – Хочешь чего-нибудь, кстати? – добавила она. – Чашечку кофе, пожалуй.
– Нет, – отрезал Юханссон. – Я ничего не хочу. Зато просто жажду услышать рассказ о твоих отношениях с отцом Жасмин. И предлагаю начать с тех выходных двадцать пять лет назад, когда убили его дочь, в то время как вы находились в шхерах и трахались до одури.
Как только Юханссон произнес это, боль в его голове резко прекратилась и он смог дышать нормально. В то же самое мгновение Ульрика Стенхольм закрыла лицо руками и зарыдала.
За годы службы Юханссону часто приходилось сталкиваться с подобной реакцией, поэтому он нисколько не удивился.
– Извини, – сказала Ульрика Стенхольм. – Извини, но я на самом деле не верила, что ты когда-нибудь сможешь найти его. Того, кто убил Жасмин.
– Рассказывай, – приказал Юханссон. – И кончай реветь, – добавил он и передал ей бумажную салфетку, которую по примеру своего батрачонка предусмотрительно сунул в карман, выходя из дома.
Ульрика Стенхольм окончила школу в Бромме в 1984 году. Тогда ей было восемнадцать лет, она имела отличные оценки, и у нее не возникло проблем с поступлением на медицинский факультет Каролинского института в Стокгольме. После первого курса она устроилась на лето в частную медицинскую лабораторию, принадлежавшую Йозефу Эрмегану и его дяде. Тому самому Йозефу Эрмегану, который вскоре сменил фамилию на Саймон и переехал в США, поскольку его дочь убили.
Йозеф преподавал у нее медицинскую химию. Она обожала его, как и все ее подруги-студентки. По окончании курса он спросил, не хочет ли она потрудиться летом. Естественно, Ульрика с благодарностью согласилась и уже на второй день пребывания на новом рабочем месте лежала с ним.
– Я любила его по-настоящему, – сказала Ульрика Стенхольм, вытирая слезы. – Он был моей единственной любовью.
– Что произошло потом? – спросил Юханссон.
* * *
Потом словно молния ударила в ее жизнь. Расколола ее на такие мелкие кусочки, что их невозможно было собрать воедино. Разрушила надежды на любые формы совместного будущего с мужчиной, который только что находился вместе с ней. Кроме того, у нее имелся парень, она незадолго до этого съехалась с ним. Он был двумя годами старше, учился там же, тоже собирался стать врачом и, подобно всем другим будущим медикам-мужчинам в то время, закончившим вуз, но еще не получившим диплом, на лето отправился на военные сборы. Хорошо еще, их коллег женщин оставляли в покое.
