– Она была такая миленькая… Нет, пожалуй, даже красивая, – сказала Матильда. – Она есть в Интернете, по-моему, та же самая фотография. Формата А4 хватит?
– Да, вполне, – ответил Юханссон.
В четверг утром позвонил его зять и спросил, не может ли он еще что-нибудь для него сделать.
– Мы не созванивались несколько дней, и, если я правильно истолковал твое молчание, ты получил именно те данные о Маргарете Сагерлиед и ее родне, которые тебя интересовали.
– Я очень доволен, – ответил Юханссон. – Поэтому жду от тебя счет и готов оплатить его.
«Наверное, это ты и хотел услышать», – подумал он.
– Я слушал ее вчера вечером, Маргарету Сагерлиед. Нашел даже старую пластинку, где она поет Тоску в паре с Сигурдом Бьёрлингом. Он ведь поет Скарпиа, феноменальный баритон, но Сагерлиед также неплоха. Приличный голос был у этой женщины. И роль, кроме того, похоже, подходила ей, – увлеченно рассказал Альф, страстный любитель оперы.
– У тебя масса пластинок с ее записями, – сказал Юханссон, поскольку ему в голову внезапно пришла очередная идея.
«Мелочь, конечно, но стоит попробовать», – подумал он.
– Да, не одна найдется, – подтвердил его зять, как обычно излишне скромничая.
– А я не мог бы попросить у тебя парочку записей Сагерлиед? Было бы интересно послушать.
– Ну конечно. – Альф не сумел толком скрыть удивления. – Конечно, можешь. У тебя будут какие-то особые пожелания?
– Я бы хотел такую, где есть ее фотография на конверте, – сказал Юханссон.
– Тогда я предлагаю «Тоску». На конверте прекрасная фотография Маргареты Сагерлиед. Вдобавок очень подходит при мысли о твоей прежней деятельности.
– Это почему? – спросил Юханссон.
– Скарпиа – полицейский, – объяснил Альф. – На самом деле не самый приятный блюститель закона, могу тебя уверить, но Сигурд Бьёрлинг предлагает блестящую трактовку его образа.
– Замечательно, – сказал Юханссон. – Пришли ее с курьером и добавь в мой счет. Я очень признателен тебе, Альф.
«Не самый приятный полицейский… Интересно».
После обеда он позвонил Матсу Эрикссону и сказал ему, что он не будет присутствовать на встрече со Стаффаном Нильссоном. При этом ему не надо связываться с Нильссоном и предупреждать о своем отсутствии, но он должен постараться не попасться Нильссону на глаза, когда тот явится. Кроме того, он намеревался встретиться с ним в кабинете своего брата. Матс Эрикссон воспринял это без каких-либо возражений.
– Никаких проблем, – сказал он. – Я могу еще чем-то помочь тебе?
– Старый проигрыватель… старый проигрыватель Эверта для обычных пластинок по-прежнему стоит в его кабинете?
– Естественно, – ответил Матс. – Как же иначе он может проигрывать все старые хиты пятидесятых и шестидесятых мне и другим сотрудникам, когда у нас в фирме бывает праздник. Corina, Corina, Tell Laura I love her, Red sails in sunset, ты знаешь.
«Тогда так тому и быть», – подумал Ларс Мартин Юханссон, когда они с Максом в восемь утра в пятницу вошли в кабинет Эверта, чтобы вовремя закончить последние приготовления, прежде чем ничего не подозревающий Стаффан появится в офисе с целью заработать приличный куш на деревенщине из Норланда.
95
Пятница 27 августа 2010 года
С последними приготовлениями он справился сам. Конверт от пластинки с фотографией Маргареты Сагерлиед лежал на виду на большом письменном столе брата. Стул, на котором Стаффану Нильссону предстояло сидеть во время разговора с ним, когда Юханссон надеялся заставить его понять собственную выгоду, удалось разместить под правильным углом только с третьей попытки. Его верный помощник Макс уже расположился за закрытой дверью в комнате по соседству. На случай, если Стаффан Нильссон вздумает буянить и понадобится еще раз треснуть его по носу.
«Пять минут осталось, – подумал Юханссон, посмотрев на часы, и поставил на проигрыватель старую пластинку с тетушкой Стаффана Нильссона в главной роли. – Надо надеяться, я справлюсь лучше, чем мой коллега Скарпиа». Накануне вечером он познакомился с сюжетом оперы, написанным на обратной стороне конверта.
«А вот и он», – подумал Юханссон, услышав тихий стук в дверь, извещавший о приходе посетителя.
– Директор Нильссон, – сообщила Герда, секретарша Эверта.
– Садись, садись. – Юханссон махнул костылем в сторону Нильссона и показал на стул с другой стороны стола. – Ты можешь выключить проигрыватель, Герда, – добавил он и кивнул секретарше. – И закрой поплотнее дверь.
– Фантастический голос у этой женщины, – обратился Юханссон к визитеру и кивнул на обложку пластинки.
«А ты уже обнюхиваешь приманку», – подумал он.
– Мне особенно приятно слышать лестный отзыв от тебя, Ларс, – сказал Нильссон. – Ведь она на самом деле моя тетка.
– Вот как, – удивился Юханссон. – Твоя тетка. Она еще жива?
– К сожалению, нет. – Нильссон покачал головой. – Умерла в конце восьмидесятых.
«Да, это тебе следовало знать», – подумал Юханссон.
– Очень красивая картина, – заметил Нильссон, глядя в направлении большого пейзажа, висевшего на стене позади письменного стола.
– Это Осслунд, – объяснил Юханссон. – Ранняя весна в Одалене, написана в 1910-м. Вид из нашей родовой усадьбы. Если верить легенде, ходящей в нашем семействе, художник ставил свой мольберт прямо у нас во дворе. Мой дед якобы купил ее прямо у него. За сотню крон, как говорят.
– Мне в детстве посчастливилось владеть полотном Леандера Энгстрёма, – сообщил Стаффан Нильссон. – На нем тоже был такой же норландский пейзаж. С каким-то охотником вдобавок.
– Ага, да, – сказал Юханссон, подавшись вперед и опустив солнечные очки на нос. – Искусство и музыка – это замечательно, но сейчас нам самое время поговорить о делах. У Матса возникли проблемы, кстати, но подобные мелочи, наверное, не станут помехой для нас.
– Я надеюсь на это, – поддержал Юханссона Нильссон и улыбнулся.
«Ты по-прежнему ни о чем не догадываешься, – подумал Юханссон. – Просто сидишь и любуешься собой».
– Один вопрос, из любопытства, – сказал он. – Сколько денег ты хотел бы получить от меня и моего брата? Двадцать миллионов, пятьдесят?
– Подобное я обычно предлагаю решать моим инвесторам, – ответил Нильссон.
– Знаешь, – сказал Юханссон. – Я собирался предложить тебе нечто большее, чем все деньги на земле.
– Сейчас ты меня по-настоящему заинтриговал, Ларс. – Нильссон улыбнулся еще шире.
– Я собирался предложить тебе шанс пожить еще немного, – продолжил Юханссон. – По крайней мере пятнадцать – двадцать лет, если ты, конечно, добровольно примешь свое наказание и сядешь в шведскую тюрьму. Сам я со своей стороны обещаю сделать все возможное, чтобы ты отбывал срок с людьми, имеющими такую же патологическую склонность, как и ты, тогда тебя не убьют другие заключенные.
