Дверь открылась. На пороге стояла высокая пышногрудая шатенка с зелеными глазами. У нее был тяжелый, туповатый взгляд. Или это мой приход так ее озадачил, заставив погрузиться в состояние какого-то опустошенного оцепенения.
– Добрый вечер, – поздоровалась я.
Каменный лик хозяйки остался недвижим. Лишь губы слабо шевельнулись, проговорив что-то похожее на «здрасьте».
– Ольгу убили, – ляпнула я, чтобы расшевелить эту надменную, по отзывам творческой тусовки, пассию наркоторговца.
Но мое сообщение не вызвало ожидаемого эффекта. Она лишь немного приподняла брови.
– Проходите, – сказала она голосом, похожим на грудное кошачье мурлыканье.
Я вошла в отделанный дубом холл. В глубине гостиной маячил камин. Обстановка была выдержана в спартанско-кожаном стиле: чувствовались мужская аскетичность и сила.
Мы сели на широкий диван.
– У вас курить можно? – спросила я.
Люба кивнула, пододвинув ко мне пепельницу.
– Спасибо. А вы? – Я показала глазами на пачку «Винстона», которую достала из сумки.
– Можно, – лениво произнесла женщина и вяло улыбнулась.
Мафиози ее, что ли, выдрессировал, или она от природы флегматик? Любе можно было дать лет тридцать. У нее довольно приятные черты лица. Если бы не коровий взгляд и безучастное выражение, которое придавало ее физиономии некоторую дебильность, ее лицо должно было бы источать сплошную чувственность: томный взгляд продолговатых, похотливых глаз – если опять-таки абстрагироваться от их покорного равнодушия, – хищно заостренный, с довольно широкими ноздрями нос, полные, приоткрытые губы. Не говоря уже о смуглом золоте кожи. Но ее облику не хватало искры, изюминки, что ли. Или все дело в общем развитии? А вернее, в недоразвитии?
Шикарные каштановые волосы Любы были небрежно забраны в высокую, не очень аккуратную прическу, что придавало ей естественность. Волнистые пряди сбегали на высокий лоб. Один из локонов вился вдоль виска.
Да и курила она без желания, словно поддавшись на уговоры или делая кому-то одолжение. В ее облике я не обнаружила ничего надменного, а тем более стервозного. Просто, наверное, тусовка толком не разобралась, и безучастный Любин вид приняла за гордое высокомерие.
– Не понимаю, – нарушила она, наконец, долгое молчание, – вы говорите, убили?
Она устремила на меня удивленный взгляд. Только удивление это было какое-то вялое, как бы ставящее само себя под вопрос.
«Заторможенная она какая-то, – с недоумением подумала я, – может… наркотики?»
– Да, – немного растерянная от такого равнодушного вопроса, подтвердила я.
– И что же вы хотите?
Вот те раз! Поговорить, конечно, крутилось в голове, и я спросила:
– Когда вы последний раз видели Ольгу? – стараясь адекватно, то есть как заправский флегматик, реагировать на ее равнодушие.
– Дня два назад, – пробормотала Люба.
– Понятно, – я выпустила струю дыма, – вы знаете о ее делах с наркотиками? – прикинулась я дурочкой.
– Впервые слышу, – приподняла плечи Люба, изобразив на лице подобие удивления.
Но, видно, такая эквилибристика была ей не под силу или она просто не захотела себя насиловать – ее «благородная» физиономия вновь приняла мраморную неподвижность лика Афродиты, которой не пристало волноваться из-за удела смертных.
– При вас Ольга не употребяла кокаин или героин?
– Нет, – улыбнулась уголками губ Люба, – у нее все было. Зачем ей это нужно?
«Да, – вздохнула я, – мозги у девушки явно плесневеют. Святая невинность!»
– А как насчет того, что она снабжала ежовских девочек и мальчиков этим зельем?
– Что ей, денег не хватало? – бессмысленно уставилась на меня Люба.
– Людям всегда не хватает денег, – философски заметила я, мечтая этим простым, как пять копеек, суждением пробить каменное простодушие хозяйки, которое я отказывалась считать искренним. Хотя кто его знает? Может, ее с детства приучили мыслить категориями примитивных истин, имеющих хождение на бытовом уровне?
– А вам ее не жалко? – Я пристально взглянула на эту симпатичную мумию.
– Жалко, конечно, – как школьница, которую уравнениями или «работой над ошибками» донимает злобная, неудовлетворенная жизнью училка, ответила Люба.
Ну и толстокожая! Или привыкла во всем полагаться на своего всесильного покровителя?
– Ежова тоже убили, – чтобы хоть как-то расшевелить подругу Арниковой, бросила я.
– Ну? – Она недоверчиво посмотрела на меня. И хотя была по-прежнему лаконична, казалось, что смерть Ежова задела ее гораздо больше, нежели гибель подруги.
– Его нашли в собственной квартире с ножом в горле, – добавила я красок.
Она поморщилась, словно представила, каково это умереть такой смертью.
– Я их не убивала, – наконец заявила она.
– Это уж точно, – взвилась я, – вы просто поленились бы это сделать. Неужели не понимаете? Убиты два человека, между прочим, ваши знакомые, а вы только и сказали что «жалко» и «ну и ну»!
– Че ты от меня-то хочешь? – перешла она вдруг на «ты». – И вообще, кто ты такая? Ментовка, что ли?
– Я журналистка, – гордо произнесла я, – еженедельник «Свидетель».
– Ну? – смерила она меня презрительным взглядом и бросила окурок в пепельницу.
Слава богу, хоть какие-то чувства прорезались, хотя лексикон остался на прежнем уровне.
– В общем, так, – торопливо произнесла я, пока женщина еще не остыла, – я в курсе, что Ольга была наркокурьером или чем-то вроде этого. Ежов знал об этом?
– Ну, знал, – снисходительно ответила она.
– И как он относился к этому ее занятию, она же все-таки была его любовницей?
– Пытался отговорить, но терпел.
Ну, хоть немножко разговорилась, штучка.
– То есть я хочу понять, не мог он ее за это убить?
– Ежик? – со смешком произнесла она. – Да ты что? Он же тюфяк тюфяком! Не видит, что у него под носом творится. Ольга всех его птенцов на порошок подсадила, а он даже не чухнулся.
– Может, узнал и озлобился? – предположила я.
– Не-ет, – брезгливо поморщилась Люба, медленно поводя головой из стороны в сторону, – все равно бы не убил.
– Но почему? – Мне нужно было не простое утверждение, а какое-то объяснение.
– Тебе сколько лет? – спросила вдруг она.
– Двадцать пять, – машинально ответила я.
– А мне четвертый десяток пошел, – с тоской в голосе произнесла она. – Я с мужиками с тринадцати лет живу. Мне стоит только посмотреть, как любой из них говорит, двигается или просто сидит… и все. Я насквозь их вижу. А если бы не видела, давно бы уже где-нибудь под забором сдохла. Может, тебя такое объяснение не устраивает, но другого у меня нет.
