– Рядом с ним всегда была Арникова, – скривила губы в ядовитой усмешке Вика. – Вот у кого надо было бы спросить!..
В Викином взгляде я уловила презрение, в голосе – злорадную интонацию.
– Она была убита раньше, – словно себе в оправдание сказала я.
– Бог ее наказал, – продемонстрировала непримиримость Вика.
– Но ведь и вы баловались кокаином, – осторожно произнесла я.
– А она торговала им, – брезгливо передернула плечами Вика, – две большие разницы!
– Ежов знал о вашем увлечении?
– Смеешься! Если бы узнал, всех бы уволил! – невесело усмехнулась Вика.
– Но у меня есть информация, будто он знал, что Ольга приторговывала наркотиками, – как бы между прочим сказала я.
– Он ей многое прощал. А мне – нет! – ревниво и злобно полыхнули Викины глаза.
– Теперь не время сводить счеты, – рассудительно сказала я и вдруг почувствовала себя жуть какой старой.
– Всегда время, – упрямо настаивала Вика, помешивая сахар в чашке. – Пей, чего сидишь! – бесцеремонно приказала она.
– Я пью. – Глоток показался обжигающим.
Кофе мне не нравился, но, во избежание недовольных или подозрительных Викиных взглядов, я принялась пить.
– Не супер, конечно, но все-таки лучше, чем ничего, – вымученно улыбнулась она.
– Я видела у тебя столько газетных и журнальных вырезок… – начала я.
– Чего-о? – не поняла Вика.
– Фотографии Андрея. Ты очень любила его?
– Еще бы! – с присущей ее возрасту наивностью воскликнула Вика. – Только что-то не понимаю, о каких фотографиях ты говоришь?
– О фото…
В этот момент раздался дверной звонок.
– Это мама, – вскочила Вика, – опять ключ забыла.
Она побежала открывать.
– А у нас гости, – услышала я Викин голос.
– Кто-о? – без всякого энтузиазма поинтересовалась Евгения Михайловна.
– Сама посмотри. Мы сидим на кухне.
Вскоре я увидела Евгению Михайловну. И хотя она по-прежнему выглядела усталой и даже измученной, в ее глубоких серых глазах я прочла настороженный интерес. Мы поздоровались. Она спросила, о чем мы говорим, и, получив снисходительно-пренебрежительный ответ дочери, удалилась в гостиную.
– Я говорю о фотографиях в альбоме, – продолжила я прерванный разговор.
– Каких фото? – недоумевала Вика.
– Андрея. Я же сказала!
Вика растерянно пожала плечами.
– А как Евгения Михайловна относилась к вашим с Андреем отношениям? – неожиданно для самой себя спросила я.
– Отговаривала меня, – застенчиво улыбнулась Вика, – ну так оно и понятно, возраст. Да еще матушка моя засекла меня с приятелями, когда мы коку нюхали, так решила, наивная, что это он меня с пути праведного сбивает, – насмешливым шепотом добавила она. – Ей всегда хотелось, чтобы мой избранник представлял собой что-то такое порядочно-занудное, беленькое, сладенькое, чистенькое, – с откровенной злобой, все более распаляясь, продолжала она. – Что-то вроде молодого очкарика-клерка.
Вика засмеялась.
– Ненавижу ее за это! – прошипела она.
– За что?
– За опеку мелочную! У нее с каким-то там хмырем в юности не сложилось, так она на всех мужиков как на чудищ смотрит! И меня к этому приучить хотела. Мне, мол, всю жизнь посвятила, а я… – Вика засмеялась. – А как узнала, что я с Андреем сплю, так совсем взбесилась!
– Да что ты себе позволяешь? – истошно закричала ворвавшаяся, как ураган, на кухню Евгения Михайловна. – Никакого уважения, никакой скромности!
– Девичьей, что ли, скромности-то? – состроила гримасу Вика. – Ты лучше скажи, что там у нас за фото в альбоме?
– Замолчи, замолчи! – Евгения Михайловна зажала уши и бессильно опустилась на табурет.
– Евгения Михайловна, – встала я, – пойдемте прогуляемся.
Она как-то затравленно взглянула на меня. Ее глаза были расширены от ужаса, и в них лучилось что-то безумно-отчаянное.
– Да, да, – автоматически мотнула она головой.
Мы оделись и вышли на лестничную клетку. Прикусившая язычок Вика проводила нас взглядом, полным тревожного беспокойства и мучительного непонимания.
– За что вы его убили? – спросила я, холодея от какой-то подступившей душераздирающей жалости, когда мы сели в «Ладу». – Я просто хочу понять.
– Он – Викин отец, – тихо сказала она. Я ждала какой-нибудь истории о неразделенной любви. О мести. Поплавский час назад рассказал мне, что Ежов пережил в молодости несчастную любовь. Несчастную не для него, а для той, которую он любил и трусливо бросил.
– Эти фото в альбоме… – Я его еще долго любила, после того как он оставил меня… И была беременна. Мне тогда еще семнадцати не было, и Андрею столько же. Знали бы вы, что я пережила! Мать требовала, чтобы я удалила «плод» – так она называла мою девочку, Вику, – вздрогнув, разрыдалась Евгения Михайловна.
– Мне очень жаль, – неловко посочувствовала я.
– И вот я узнала, что Вика не просто поет в его группе, а крутит с ним любовь. Я решила положить этому конец, – сквозь слезы в ее серых глазах блеснула сталь, – и я сделала это. Но вы не подумайте, я не хотела его убивать! Он втравил мою девочку в…
Она зарыдала с новой силой, вздрагивая всем телом.
– Я позвонила ему, сказала, кто я. Он не то чтобы обрадовался, но, чувствуя вину, что ли, или любопытство… В общем, мы договорились встретиться с ним. У него дома.
– Это было позавчера вечером?..
– Да, я пришла к нему. Он накрыл стол, зажег свечи… Хотел, как он сказал, по-доброму вспомнить былое. Да ладно, вспомнили бы, посидели бы… Но у меня ведь другая цель-то была. Я сказала ему о Вике. Вы только подумайте: дочь спит с родным отцом! Где это видано? Инцест!
Да, действительно, прямо как в трагедии Эсхила: не ведая, что убил собственного отца, Эдип, этот мудрейший из мудрых, разгадавший загадку Сфинкса, женится на своей матери.
– А вы не пробовали говорить с дочерью? – спросила я, не в состоянии примириться с таким кровавым решением проблемы инцеста.
– Я тысячу раз ей объясняла, что Андрей ей не пара, – со злобным ожесточением выговорила Евгения Михайловна.
– И чем вы это мотивировали?
– Несоответствием возраста, социального положения… Я говорила ей, бросит, мол, он тебя, покрутит месяц-другой и – фьюить, только его и видели. Когда я узнала, что ему в Москве работать предложили, у меня появилась надежда. Но он, во-первых, пока ехать отказался, а во-вторых, Вика заявила, что поедет с ним. Ничего бы из их союза не вышло. Нет, – с отсутствующим видом качнула она головой, – отец спит с родной дочерью!
