– У вас с убитой были плохие отношения? – спросила Лариса.
– Плохие, – вздохнула женщина, покачав головой и поправляя на голове косынку. – Со всеми хорошие, а вот с ней плохие. Просто не повезло мне, через стенку жили. Другие-то старались с ней не связываться, стороной обходили, а мне хочешь не хочешь приходилось с ней сталкиваться.
– И что же? Что она была за человек, какие черты ее характера приводили к конфликтам?
Галина Федоровна задумалась и пошла снимать с плиты чайник.
– Чай-то у меня особый, душистый, на травах настоянный, – говорила она, разливая его по чашкам. – Когда пить хочется, ничем лучше жажды не утолишь, никакой газировкой! Вот попробуйте! И варенье трех сортов, сама варила, все из своего сада-огорода!
– Вы так много времени уделяете огороду, – невольно похвалила Лариса хозяйку.
– Привыкла, – просто пояснила Галина Федоровна. – С детства на земле выросли, так приучены. А я и не могу по-другому. Чего мне дома сидеть? Так и помру через месяц! А я то на дачу, то в огород, потом урожай собираю, варенья варю, закрутки на зиму делаю – вон, смотрите, сколько у меня всего.
Она подошла к кладовке и отдернула занавеску. Ларисиному взгляду открылась галерея из пузатых банок. Тут были и соленые огурцы, и помидоры, и какие-то ассорти разных видов, и баклажаны, и грибы, и кабачки, и капуста, и какие-то совсем неизвестные Ларисе овощи… На верхних полках стояли емкости с вареньями и джемами. У Ларисы замельтешило в глазах от их обилия: банок было точно больше сотни, если не две.
– Вот, – с гордостью за свое хозяйство проговорила Галина Федоровна. – Все у меня свое! Все есть, всего мне хватает, на весь год. Накрутишь – и горя не знаешь. Я в магазин-то хожу только за хлебом да за сахаром. Ну, за молоком там еще… Мелочи, одним словом. А так у меня и картошка, и лук, и морковь – весь погреб забит. И продаю еще… А деньги детям отдаю. Кому ж еще помогать, как не детям родным, верно? – обратилась она к Ларисе.
– Ну, наверное, – согласилась та.
– Зато и смысл в жизни у меня есть, – продолжала Галина Федоровна. – Тружусь, вот и смысл в нем, в труде. Нас и отец так учил. А она, Мария-то Афанасьевна, только рассуждать любила. Книжечек начитается и давай нос воротить: ах, какая у вас всех жизнь никчемная! А сама палец о палец не ударила за всю свою жизнь. Я женщина неграмотная, но одно твердо знаю: работать надо, тогда и смысл появится, и деньги, и все! Работать и детей рожать – вот женская забота. А она, видишь, все берегла себя, ребенка не родила даже.
– Она, кажется, была замужем? – спросила Лариса.
– Была, – усмехнулась Галина Федоровна. – За вдовца замуж вышла, у него сын был. Они и прожили-то меньше года, потом он ушел от нее. Так вот, она, пока он на работе, мальчишку на целый день выкинет на двор, он там и бегает, бедный, голодный да холодный. Уж я или Оля пожалеем его, возьмем к себе, накормим, отогреем, а потом отведем к ней. А он и идти не хочет. Мы уж потом мужу все рассказали, так он мальчишку к своей матери куда-то отправил. А потом и сам от нее ушел.
– А я слышала, что у нее муж от пьянства умер? – удивилась Лариса.
– Это второй, – махнула рукой Галина Федоровна. – Она уж на старости лет за него выскочила – народ смешить. Королеву из себя всю жизнь строила, фу-ты ну-ты, а тут за пьяницу угодила! Ее саму-то и не брал никто. Ну вот, а он начал тут самогон гнать да приторговывать. Ну, и целый шинок у них образовался. Они тогда и с Лелькой да с Колей сдружились. Те у них прямо дневали и ночевали. Я уж сколько в стену стучала среди ночи, грозилась… А потом они чего-то рассобачились, Леля с Колей и перестали к ним заглядывать. Так, заходят иногда, это уж после, как муж у ней умер.
– А сама Мария Афанасьевна тоже выпивала? – спросила Лариса.
– Ну нет, – покачала головой Галина Федоровна. – Она – нет. Торговать – да, торговала, муж ее приучил, а сама – нет, никогда не пила.
– А второй муж у нее был одинокий? Я слышала, у нее какие-то наследники есть…
– Есть-то есть, – уклончиво ответила Галина Федоровна. – Да не те.
– Как это не те? – не поняла Лариса.
– У второго мужа-то, у пьяницы, дочь была. А у ней своя дочь. Она с мужем разошлась да сюда было жить пришла с девчонкой. Прожила, правда, недолго, девчонку забрала и уехала. Потом просто заходила иногда. А сейчас девчонка уж большая, лет семнадцать ей, поди, уж и школу закончила. Ниной ее звать. Так вот она забегала к Марии Афанасьевне частенько. По-моему, деньги у нее просила. И бабка давала.
– Так, значит, эта Нина теперь и унаследует дом?
– А вот нет! – покачала головой Галина Федоровна. – У ней все не как у людей было, у бабки-то. Взяла да прописала себе каких-то посторонних людей десять лет назад. Хоть бы Нинкиной матери оставила, все ж приемная дочь как бы… Хотя она ее и не принимала как родную. А тут – совсем чужим достанется.
– Кто же они такие? Не знаете?
– Фамилии знаю, домовая книга у меня хранится, – пояснила Галина Федоровна. – Я ее без надобности никому не даю. Мы и не знали, что она прописала у себя кого-то, она про это молчок! Поняла, наверное, какую глупость сделала.
– А вы как же узнали?
– Так из домовой книги же! – удивилась Галина Федоровна непонятливости Ларисы, которая не очень-то сталкивалась с домовыми книгами и о прописке имела иное представление. – Я как-то в нее заглянула – батюшки! А там какие-то незнакомые фамилии стоят. Старых-то я всех знаю, кто умер да кто съехал. А эти – совсем незнакомые. Я к ней. Она мне и призналась, что деньги ей нужны были, вот она каких-то посторонних людей и прописала. За деньги. И даже не договорилась, чтобы они за ней до смерти ухаживали! Они сюда и не приходили больше, ей в собес потом пришлось обращаться. Их-то я понимаю: кому охота с чужой бабкой возиться, да еще такой противной? Ей же вечно все не так, все не эдак, командовать любила… От нее даже прежняя женщина отказалась, из собеса-то.
– Вот как?
– Да, да! Я, говорит, лучше троих возьму завокзальных, чем ее одну! Все нервы она мне вымотала. А потом вот Люба стала к Ольге Андреевне ходить, бабка ее и упросила за ней ухаживать. Это еще давно было. Потом Ольга Андреевна отказалась от помощи, и Люба стала ходить только к Марии Афанасьевне.
– Не жалуется Люба?
– Да нет, вроде не слышала, – подумав, ответила Галина Федоровна. – Привыкла, наверное. Хотя у Афанасьевны характер не сахар, ох не сахар! Она и накричать может ни за что ни про что, и зудеть целый день. Один раз кричала на Любу, мол, не тот хлеб купила, что молоко прокислое. В общем… – махнула она рукой, как бы обобщая сказанное.
– Ну а о квартирантах вы что можете сказать?
Галина Федоровна снова задумалась. А потом неожиданно улыбнулась и махнула рукой.
– Если вы об истории с деньгами, то тут… – она вздохнула. – Тут я думаю, что сама Мария Афанасьевна их и взяла. Грешно говорить на покойницу, – Галина Федоровна перекрестилась, – да… случаи были.
