– Она потеряла его, этот пиджак. Обронила в поезде, когда мои охранники сцапали ее на полпути в Кампо дель Оро. Она тогда так храбрилась, моя пичужка, будто могла мне глаза выклевать. – Милошевич до белизны закусил губу, еще миг – и лопнет, как спелый гранат, истечет красным соком. – Потом заставила отыскать его, компания-то железнодорожная мне принадлежала. Его нашли уже на свалке, среди всякой дряни. Он смердел, как дохлая рыба, и порвался немного. Но как только она его назад заполучила, тут же кинулась целовать и баюкать, будто щенка или ребенка.
Волны холодной крови омывали ребра Луизы изнутри.
– Я хочу казнить их всех. Выстроить в ряд и вздернуть каждого, кто сделал это с ней, с нами всеми.
Они смотрели друг на друга, будто только что увидели по-настоящему. Бурлящий лавой Дон и обратившаяся льдом Невеста Мертвеца.
– Линкс и Рехт узнают меня, герр Милошевич, – тихо произнесла девушка. – Что мы будем делать после?
Дон повернулся к ней спиной, задрал голову и посмотрел наверх, туда, где у вершины Косой Скалы мелькнули чьи-то жадные до зрелищ физиономии.
Луиза показала им крайне непристойный жест.
– А после я предложу вам разделить со мной месть. Ведь у вас есть на нее полное право.
***
В команду их взяли быстро, даже подозрительно быстро. Не спросили ни документов, ни имен. Да и кому какое дело до двух ничтожных хорьков, возомнивших себя китобоями. Не окочурятся, когда окажутся на жестоком севере, – и ладно.
Фабиан опрокинул ведро с помоями за борт. Грязное пятно, расползшееся по борту, тут же слизнула волна.
Несмотря на ледяное дыхание зимнего моря, ему было жарко. Волосы, выбившиеся из конского хвоста, облепили потный лоб. Облака пара вырывались изо рта и улетали прочь.
Хорхе неловко плеснул водой на палубу, окатив Дюпону ноги, и принялся молча надраивать серые от соли доски.
Маркиз ничего ему не сказал. В последнее время ему совсем не хотелось разговаривать.
Зато он вновь начал много думать. Вся эта иберийская история казалась ему какой-то юношеской фантазией, грезой, в какую впадаешь при чтении приключенческого романа. Бандиты, стрельба, погони, черноглазые красотки с гвоздиками в волосах. Какой сопляк не мечтал оказаться на страницах такой истории?
Но Дюпон не был сопляком, еще немного – и исполнится двадцать девять. В его годы отец уже носил наследника на руках и с высоты своих плеч показывал зеленое море виноградников, которые должны были перейти к Фабиану. А мать, пахнущая изысканными парфюмами, тонкой пудрой и – совсем чуть-чуть – хересом, спрятанная от мира в комнатах, полных кружев и драгоценностей, будто еще одна жемчужина в шкатулке…
Здоровы ли они теперь?
Фабиан спустился на нижнюю палубу, а оттуда – еще ниже, во владения кока, к которому его приставили, не спросив, хочет ли он того. Его желания больше не принимались в расчет.
Тот, ругаясь под нос, подтолкнул к нему полный таз картофеля и швырнул короткий нож. Не говоря ни слова, маркиз примостился на низком табурете и принялся очищать клубни от кожуры. После его ножа картофелины походили на кирпичи.
Кок быстро это заметил, грузно подкатился к нему, схватил за шиворот волосатой лапищей и ткнул лицом в очистки.
– Что это за дерьмо, ты, каракатицы кусок? Еще раз так срежешь, жрать заставлю, пока назад не полезет!
Для острастки второй раз макнув Дюпона в ведро с картофелем, он вперевалку вернулся к своему краю стола.
Маркиз не ответил, хотя внутри все клокотало от гнева. В последние месяцы он брал нож в руки, только чтобы метнуть его в мишень – Хорхе учил его всяческим эффектным трюкам.
Он должен быть благодарным. Благодарным и безмолвным. Кто знает, чем кончилась осада? Они сбежали в тот же миг, как безумная дочка Верховного судьи, эта психопатка Луиза, вышла из пещеры с головой собственного брата в руке. Ждать было нельзя, слишком велик риск, а полагаться на расположение бывшего товарища по Комитету он не мог. Пока остальные бандиты были заняты наблюдением за встречей на дне ущелья, они улизнули.
Хорхе давно знал, что проход в глубине скалы ведет не в ее непролазные недра, а на другую сторону, и держал это в тайне. На всякий случай.
Это знание спасло их никчемные жизни.
Они быстро добрались до Сан-Мора и сели на первый попавшийся корабль, оказавшийся китобойным судном. Оно уходило на незаконный промысел на север, где царили несовместимые с жизнью морозы, а в небе, говорили, висели сияющие иллюзорные замки. Древние северяне считали их мостом между мирами.
Поначалу Дюпон жалел, что не удалось прибиться к корсарам, потом загорелся идеей увидеть север своими глазами, но, проведя на борту всего-то три дня, потух. И теперь мечтал только об одном – при первой же возможности сойти на землю и вернуться в родное поместье в Галлии. Упасть в ноги отцу, попросить прощения за беспутство и транжирство, за азартные игры, пьянство и продажных девок, за неоправданный риск честью семьи и собственной жизнью. И ради чего?
Морок растаял. Он хотел приникнуть к ароматной земле солнечной Галлии, расцеловать нежно-зеленые виноградные лозы и никогда, никогда больше не покидать дома.
Но до ближайшего кантабрийского порта, где капитан планировал пополнить запасы пресной воды, было еще далеко.
По скользкому от рыбьих потрохов полу к Фабиану пожаловало очередное ведро с помоями.
– Вынеси. И только попробуй расплескать, мать твою, я тебя самого на похлебку пущу, понял? – буркнул кок, не поднимая на помощника глаз.
Дюпон отшвырнул тупой нож, подхватил ведро и двинулся вверх по скрипучей лестнице.
По крайней мере, в отличие от первого путешествия на корабле, у него была возможность выходить на поверхность и дышать свежим воздухом.
И мочиться прямо в море, чем он и занялся после выполнения поручения.
Еще одна улыбка фортуны – им не выпала честь подбрасывать уголь в жерло двигателя, на его раскаленные лопасти, похожие на титаническую пасть. Легкие закоптились бы, и до смерти привязался сухой кашель.
Хорхе все еще отмывал палубу, но теперь он силился достать лохматой шваброй до трубы, из которой валил угольный чад.
Вроде нормальный парень, голова на месте, руки-ноги целы. И как его только угораздило клюнуть на эту недоделанную бандитку? Окрутила, троллья дочь, и не далась. Ни ему, ни полоумному беззубому каторжнику, хотя и перед тем задом вертела. Подумать только – собственными руками отрубила, кровь брызгами по лицу. Хотя, если подумать, она была недурна фигурой.
Только бы отец принял его обратно.
Он скажет… скажет… Как много нужно сказать старику!
Отряхнувшись и заправив рубашку, Фабиан взялся было за веревочную ручку ненавистного ведра, но тут заметил, как группа иберийских матросов сгрудилась на другой стороне палубы. Они гроздью нависли у самых перекладин и галдели, указывая на что-то в скалах у берега.
