– Однажды наша матушка утопила старшую сестру, – произнес брат тоном недоброго сказочника. – Разумеется, никто не стал винить Эмилию и все списали на шок. Ты знала, что утопающий не может позвать на помощь? Это только в опере девица, которую бросили за борт, еще с четверть часа ведет свою арию из волн. Эрнеста боролась за каждый вздох, и вода отнимала ее силы. Вода и мокрое платье.
Вендель мерил пространство между Луизой и Хорхе шагами, поочередно обращаясь то к ней, то к нему, но по лицу иберийца было ясно, что он не понимает ни слова, а лишь выжидает момента, чтобы заговорить.
– А наша матушка, тогда еще совсем девчонка, стояла в тени ив и ждала, пока та не перестанет биться и не всплывет посреди пруда с лилиями, как мертвая рыбка. Только тогда она раскрыла свой лживый рот пошире и завизжала.
– Мне известно, что она считает себя виновной в смерти тети Эрнесты. – Лу покачала головой, пытаясь скрыть, как ошеломил ее рассказ брата. – Но тебя там не было! И слуги…
Хорхе оборвал ее речь.
– Escuchame, comandante. Es de cargo de armas del norte.
Вендель кивнул, и Хорхе принялся быстро бормотать, склонившись к его уху. Пальцы Венделя потирали и сдавливали переносицу, будто он, вслушиваясь в порывистую речь бандита, снова и снова выправлял старый перелом, а прищуренные глаза смотрели в пространство.
Хорхе, в отличие от других людей брата, был скуп на жесты. Его пальцы покоились на массивной серебряной пряжке портупеи, но беспокойный взгляд черных глаз перескакивал с предмета на предмет, то и дело возвращаясь к Луизе, словно она могла подслушать их разговор и кому-то передать услышанное. В раздражении девушка всплеснула руками и отвернулась. В глухом шепоте иберийца ей удалось разобрать только отдельные слова вроде «крысы», «поле», «хижина» – и еще почему-то «чеснок», – но она могла и ошибиться.
Когда Хорхе закончил речь, Вендель, не задумываясь, ответил тремя короткими фразами-приказами и перечислил несколько имен своих людей. По тону Хорхе Луиза поняла, что ответ тому не понравился и он стал возражать. Если бы только знать иберийский и понимать, к чему все эти «musquetones» и «emboscada»! Блокнот, куда она выписывала новые слова, как назло, остался дома под подушкой. Тем временем Вендель прервал Хорхе, и на этот раз ему потребовалось еще меньше слов. Бандит коротко кивнул, тряхнув копной угольных кудрей, вскочил на коня и галопом понесся к городу.
Внезапно Луиза поняла, что брат удерживает власть не столько силой или слухами о своей хитрости и жестокости, сколько огромным весом тех немногих слов, что он говорил своим людям.
«Он так похож на отца», – вновь подумалось девушке, и от этой мысли ей стало очень неуютно. К тому же ей вовсе не хотелось, чтобы Вендель возобновил разговор о родителях. Пусть вся эта взаимная ненависть и грязь прошлого остается в Виндхунде, в Кантабрии, подальше от нее. А они построят новое будущее здесь и сейчас.
– Поедем в город? – окликнула девушка Венделя; тот стоял неподвижно, устало прикрыв глаза.
– Да, пожалуй. Но я хочу закончить рассказ, чтобы больше никогда к нему не возвращаться.
– Давай просто забудем обо всем этом! Будто и не было вовсе! Оставим отцам их грехи и пойдем дальше, свободные от них, – выпалила девушка. – Я не желаю ничего знать!
– Это нужно мне, – твердо ответил Вендель, осторожно снимая ее цепкую руку со своего рукава. – Рассказать, чтобы забыть.
И Луиза отступила.
– Ты сказала, что я ничего из произошедшего не видел, – продолжил он рассказ, будто и не прерываясь. – Но иногда не нужно видеть, чтобы знать наверняка. Все знали, как завидовала Эмилия старшей сестре, как с раннего детства тяготилась жизнью в ее идеальной тени. А когда Эрнесту сосватали за герцога – и вовсе ее возненавидела. В одном только я не уверен, что было сильнее в сердце Эмилии – одержимость Фердинандом или желание отобрать у сестры все, что делало ту счастливой.
Вендель вел повествование так гладко, будто уже сотни раз проговаривал его в мыслях.
– Она не толкала ее в омут, но отказ в помощи бывает хуже ножа в спину. Когда траур кончился, Фердинанд был вынужден просить руки младшей дочери. Когда той исполнилось семнадцать, они обвенчались. Фердинанд бывал в Виндхунде редко – его карьера в Коллегии шла в гору, но Эмилия оказалась плодовитой и родила ему троих сыновей в надежде привязать к себе и дому, – тут Вендель неприятно усмехнулся. – Четвертым ребенком была ты – и ты заставила нашу мать пожалеть обо всем.
Он свистом подозвал коня и стал между делом проверять седельные сумки, будто рассказывал скабрезную сплетню о жене алькальда, а не о собственных родителях.
– Отец действительно стал чаще оставаться дома, несмотря на высокий пост. Ведь чем больше ты становилась, тем сильнее проявлялось сходство с его милой Эрнестой. Нет, не совсем так. Ты выглядела в точности, как выглядели бы ее дети от него: ее волосы и его глаза. Эмилия сделалась забывчивой и нервной. То ласкала детей, то в слезах убегала от нас и запиралась у себя; то висла на отце, как простая прачка на своем любовнике, то осыпала его проклятиями на глазах у всех. Антуан еще больше привязался к матери и повсюду ходил за ней, а Клемент проводил все время с книгами, но я слышал, как он хныкал в своей комнате.
Глаза Луизы горели, готовые к слезам. История брата мчалась к своей катастрофической развязке.
– Это не могло длиться вечно, и одной декабрьской ночью закончилось, – Вендель говорил все быстрее. – Спорю, старшая горничная, если только она жива, до сих пор обожает пересказывать эту историю за рюмкой вишневой наливки. Эмилия попыталась удушить дочь подушкой, пока та спала. Отец сломал ей запястье, забрал тебя и не возвращался в Виндхунд три года. Конец.
Когда он умолк, мир остался прежним: все та же укромная гранатовая роща, наполненная живым звоном ручья и треньканьем невидимых птиц высоко в ветвях. Прежней осталась земля под их ногами и небо, пылающее полуднем. Луиза опустила взгляд и почувствовала, что она сама осталась такой же, какой была несколько минут назад: не распалась на части, не обернулась камнем.
Вендель отвернулся и поднялся в седло. Спокойно, неспешно.
Мир остался прежним, восхитительно неизменным и равнодушным, и она сама осталась прежней. Слезы высохли, так и не пролившись, как это случалось почти со всеми дождями в Иберии. Только оборвалось внутри несколько нитей, столь тонких, что боли она почти не ощутила.
– Едем. Если я все верно поняла, твои люди ждут меня немедля.
С опустошенной грудью и легкой головой Луиза вслед за братом взлетела в седло и свистом послала кобылу вскачь по пыльной дороге к Фиере.
***
По дороге Вендель вкратце обрисовал ситуацию, о которой докладывал Хорхе. Луизе пришлось спрашивать дважды. На деле ей хотелось вытеснить из головы тягостный разговор о родителях и занять мысли чем-то более реальным. Что бы эти двое ни чувствовали друг к другу или к ней, сейчас они были далеко, а брат – рядом. И он был всей ее семьей, самым близким человеком. Так она говорила себе.
