Луиза заметила, как Хорхе похлопал Фабиана по спине. А ей всю жизнь суждено оставаться в стороне. Оставаться чужой.
– А почему Фабиан идет в разведку? – спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь, но ее услышали, и Луиза решила продолжить: – Ты уже настолько доверяешь ему, Вендель?
Брат посмотрел на нее рассеянно, будто не понимал, зачем она вообще вмешивается.
– Доверие здесь ни при чем. Мне это не положено по статусу, а кроме него никто не сможет понять, о чем шепчутся Крысы. Я отправляю людей за информацией, а не за головами.
Фабиан между тем уже получал у Пилар оружие и боеприпасы и выглядел невероятно самодовольным, будто всю жизнь стремился попасть в иберийскую банду, а вовсе не был когда-то аристократом и политиком и не плакал от стыда за проигранное поместье родителей.
«И этот человек смеет смотреть на меня сверху вниз только из-за того, чья я дочь!»
Раздражение и гнев стиснули ей череп.
– Не он один знает кантабрийский. Я могу поехать вместо него, раз уж тебе это не по статусу.
Множество глаз уставились на нее в тупом ожидании. Так смотрят на мышь, пока кот с ней играет. Кто-то хмыкнул и закашлялся.
– Я ничем не хуже, могу доказать, – еще уверенней и громче произнесла Луиза на простейшем иберийском.
– Что ты вытворяешь? – прошипел Вендель, приблизив к ней лицо. На его шее под чернилами татуировки выступила вена, натянутая, точно тетива. – Пойди выпей, только умолкни. Не выставляй меня дураком!
Луиза вспыхнула.
– Чего ради ты зазвал меня в банду? Чтобы я сидела в углу? С таким же успехом мог устроить меня к Пилар мыть стаканы или торговать лотерейными билетами на улице. – Она сложила руки на груди, кожей ощущая чужие взгляды.
– Черта с два бы я тебе стаканы доверила! – буркнула Пилар. – Пусти ее. Видишь – девка упрямая, как коза, пусть рога пообломает.
Фабиан скривил губы в презрительной гримасе.
– Если фрекен будет угодно…
– Молчать! Я еще ничего не решил! – оборвал его Вендель, пнув бойцового петуха, который отирался у его ног. Взметнулись в воздух черные перья с зеленым отливом, и тот, квохча, улепетнул за стойку. Пилар возмущенно вскрикнула. Дюпон стушевался.
«У нас с Венделем один отец, – раздраженно подумала Луиза, – но перед братом ты готов и спину согнуть. Все, что ты уважаешь, – только физическая сила и грозные окрики».
Тут, привлекая к себе внимание, Алонсо поднял увитую синими узорами руку. Того, что было сказано на кантабрийском, он не понимал, но точно уловил суть конфликта. Вендель знаком позволил ему высказаться, и тот заговорил. Девушка не без труда перевела сказанное.
– Возьмем девушку. У нее был черный нож. Если окажется Крысой и попробует сбежать к своим – мы казним ее. А если нет, примем.
Слово «казним» напугало ее своей холодной однозначностью, но ей нечего было бояться – с Крысами ее связывала теперь только татуировка. И она желала быть принятой, пусть даже этими людьми. После долгого одиночества Луиза была рада любой общине, которая не прогонит ее прочь. Хотя никто не мог сравниться с труппой Театра.
– Не за головами, а за информацией, – вернула она Венделю его собственные слова, и он сдался, примирительно подняв руки над головой.
Дюпон передал ей и карабин, и ленты, которые особым образом крепились на бедре. Уже когда девушка вложила оружие в кобуру и застегнула отяжелевшую портупею, Вендель отвел ее в сторону и тихо спросил:
– Ты хоть стрелять умеешь?
– Умею, – уверенно солгала она.
#7. Платье по мерке
Стул опасно покачнулся на двух задних ножках, и Жизель Бони по прозвищу Чайка проснулась с нелепым всхлипом. Ей снова снился прибой, и он пугал ее, как в детстве пугали громады прибывающих поездов.
Девушка раздосадованно ущипнула себя за ухо – это должно было взбодрить – и покосилась на часы. Оказывается, она проспала всего несколько минут. Это и к лучшему: старшая сестра не успела заметить ее храпящей на посту и устроить выволочку. В такие моменты Чайка притворялась, что не понимает ни единого слова, и от этого женщина злилась еще сильнее.
Она задержала дыхание и прислушалась: со стороны коек не было слышно ни звука, ни даже слабого стона. Возможно, кто-то из стариков скончался во сне, но она не пошла проверять: у смерти в больнице было особенное дыхание, и Чайке не улыбалось вновь ощущать его на своей коже.
Отчаянно хотелось освежиться и покурить. Она еще раз присмотрелась к рядам железных кроватей, отгороженных друг от друга застиранными занавесками. Возможно, сегодня одна из тех тихих ночей, когда она никому не понадобится? Тогда она могла бы пробраться на крышу, где стоит резервуар с пресной водой. С одного бока он протекал, распространяя спасительную прохладу. Она бы прижалась к нему спиной, промочив серое форменное платье с пуговицами между лопаток, и выкурила одну, а может, даже две папиросы подряд.
Ее не будет только пять минут. Ничего не случится.
Простучав каблуками по старой лестнице – всего один пролет до неба, – Чайка с усилием подняла люк, ведущий на плоскую крышу лазарета. Раньше тут висел амбарный замок, и поначалу она каждый раз вскрывала его шпилькой, но доктор Пита поймал ее за этим занятием и велел не валять дурака. На следующий день замок убрали.
Морской воздух захлестнул и обволок ее. Сан-Мора спал, подрагивая прибрежными огнями у линии причала, а старинный маяк, пустивший корни в скалу, лениво ощупывал волны желтым лучом.
Чайка потянулась и с наслаждением похрустела шеей. Покончив с упражнениями, девушка, чуть ли не танцуя, приблизилась к баку резервуара, зачерпнула полные пригоршни воды и умылась. Она с удовольствием искупалась бы в море, пусть даже и ночью, но для этого по местным законам незамужним девицам требовалось сопровождение. Да и специального костюма у нее не было.
В портсигаре оставалось всего две папиросы. Так и быть, до утра она потерпит, а после смены первым делом сходит в лавку – по понедельникам туда завозили дивный пряный табак с гвоздикой и почти без примеси сена.
В сущности, ей было вовсе не обязательно находиться здесь, в этой развалине, пропахшей мочой и хлором, которую местные называли больницей. Деньги все еще были при ней: хрустящие лиловые купюры не тронула вода, пока она скрывалась от выстрелов под сводами пирса в ту ночь. В любой момент она могла бросить опостылевшие чепчик с фартуком под ноги толстухе-медсестре, поехать в ближайший крупный город и купить там собственную квартиру с мебелью. А еще платья – целый шкаф неношеных тряпок, сшитых точно по мерке, и несколько пар туфель.
Чайка хмыкнула и выпустила струйки дыма через ноздри. Все это чудесно, но пока она останется здесь. По крайней мере пока Вербер не придет в себя. Вот уже почти месяц он дрейфовал на грани между тем и этим светом. Рана оказалась скверной – пуля пробила левое легкое, а потому она приняла его за мертвого, когда ближе к рассвету нашла на песке с кровавой пеной на губах. То, что великан дотянул до приезда телеги доктора, само по себе было чудом.
