Совесть не позволила девушке бросить его одного, но она боялась привлекать внимание, расплачиваясь за лечение гульденами, а потому нанялась сиделкой. «Это ненадолго», – уговаривала себя Жизель, но дни и ночи на дежурстве сменяли друг друга, луна прошла путь от полновесного апельсина до прозрачного серпа и обратно, а она все еще кормила с ложки вялые рты и выносила судна. Она чувствовала, что еще месяца здесь не вытерпит. Нужда была ей привычна, культи и нарывы не пугали – Чайка и не то видала в ночлежках Хестенбурга, – но прислуживать больным было почти невыносимо. Немощь других наполняла ее яростью.
– Лучше бы Павлу встать и пойти своей дорогой, – буркнула она и щелчком сбросила окурок с крыши.
Об остальных с корабля она не думала. Запретила себе думать.
Оранжевый уголек прочертил в темноте дугу и, проследив за ним, Жизель заметила, как по единственной дороге к больнице на предельной скорости мчался черный паромобиль.
– О, проклятье!
Подобрав юбку, девушка ринулась обратно к люку, не прекращая сквернословить ни на секунду.
***
Людей Дона привозили с увечьями, и почти всегда требовалась срочная операция. С тех пор как Чайка устроилась к доктору Пите, это был уже третий.
Она встретила его по пути на первый этаж, где глухие удары уже сотрясали входную дверь. Доктор, громко ругаясь, натягивал халат. Тот был настолько белым, что светился в сумраке коридора, слабо освещенного масляными лампами.
– Сестра, свет в операционную, быстро. Включите генератор, прокипятите инструменты.
– Я не сестра, я сиделка! Могу ее позвать и принести что-то из кладовой, я делала это раньше. – Интуиция запоздало подсказывала Жизель, что не стоило попадаться доктору на глаза так скоро. – Бинты, морфин…
– Мне начхать, кто вы там. Сестры нет, она принимает роды в деревне. – Пита бешено вращал глазами. – Ну, пошла, бегом!
За дверью раздавались разъяренные вопли людей Дона.
Рыкнув с досады, Чайка бегом припустила в обратную строну. По пути она заскочила в кладовую, сметя в тележку все, что попалось на глаза. Понадобится или нет – разберутся позже. Бутылочка коричневого стекла покатилась по краю полки и с дребезгом раскололась о кафельный пол. Резкий запах заставил Чайку закашляться, брызнули слезы.
Такая подстава! Денежки за акушерство сестра точно положит в собственный карман, а ей отдуваться.
В операционной, как называлась жуткая каморка без окон, едва помещались оцинкованный стол, генератор, умывальник и тележка с инструментами, которую Чайка с лязгом втолкнула в двери. От всех этих звуков у нее разнылся зуб.
Щелчком тумблера девушка запустила генератор. Это была по-своему завораживающая штуковина, стоившая как целый дом: внутри, запертые в стеклянных колбах, бегали по медным спиралям лиловые молнии. Но Чайке некогда было любоваться. Она поставила лоток с хирургическими инструментами в бойлер, благодаря счастливую звезду за то, что видела, как это делается.
Аппараты загудели, под потолком загорелась лампа, заливая стол ярким светом. Тем временем доктор Пита вместе с двумя крепкими мужчинами втащил пациента в операционную. Чайка обернулась – и едва сдержала крик: было похоже, что с человека содрали кожу. Через мгновение она осознала, что это не так. Вся его левая рука, плечо, шея и лицо были покрыты уродливыми волдырями, а запястье…
Даже из своего угла Жизель отчетливо разглядела белизну кости в развороченной плоти предплечья.
Мир подернулся зыбким маревом, в ушах зашумело, ее будто придавило чересчур тяжелым одеялом. Сквозь этот гул она все же расслышала указания доктора Питы и принялась выполнять их так быстро и сноровисто, как только была способна.
«Меня не должно здесь быть, – мысленно твердила Чайка, передавая инструменты и подставляя лоток под осколки кости, извлеченные доктором из разорванных мышц. – Мне здесь не место».
Она видела многое, но это было чересчур.
В какой-то момент ее начало трясти. Сначала дрожь охватила пальцы, потом плечи начали дергаться, как от плача, Жизель ощущала приближение позорной истерики. Костяные скорлупки подскакивали и снова стукались о дно лотка.
В шуме собственной крови она различала обрывки разговора доктора с людьми Дона.
– Рукав затянуло под шестерню и раздробило кость…
– Мне не собрать ее. Нет, не собрать, придется…
– Пока он дергался, вырвал шланг… Кипяток лился добрую минуту!
– А там разжали и…
– Думаю, выхода нет…
Мужчина на операционном столе от пережитых страданий был в глубоком забытьи, усиленном действием укола. Но вся его рука странно вскидывалась, когда доктор погружал пинцет в рану. От локтя и до самой линии роста волос, темно-рыжих и стриженых почти под корень, пострадавший был покрыт безобразными красными волдырями. Будет ли видеть левый глаз, когда он поправится?
Из особенно крупного волдыря начала сочиться бесцветная жидкость. Чайка зажмурилась: когда-то, очень давно, ее лицо тоже было обожжено. На секунду его боль стала ее болью.
– Сестра! Ремни, жгут, пилу. – Доктор Пита бросил бесполезный пинцет в лоток и отер кровь с рук.
Люди Дона, которые все это время стояли в дверях и с бесстыдным любопытством пялились на происходящее, тут же ретировались в коридор.
– Я не…
– Я говорю – вы делаете.
Чайка слепо открывала ящики с инструментами, один за другим, но не могла найти то, что потребовал доктор. Тогда он отстранил ее и быстро отыскал все сам.
– Затяните ремни. Хотя бы на это вы способны?
Она кивнула и проглотила горький комок слюны. Пока она застегивала ремни на груди больного, доктор наложил жгут чуть ниже локтя.
– Держите здесь. Да, так. Два пальца положите ему на горло и слушайте пульс. Мало ли… – Дальше Пита принялся бормотать что-то на своем языке. Возможно, он молился своим богам, звездам, предкам – или к кому там обращаются люди его народа. Или тихо проклинал больницу, где гнили не только стены. Кто ж его разберет?
Под пальцами Чайки аритмично трепетала чужая жизнь.
Зубцы блеснули в беспощадном белом свете, перед тем как вгрызться в изуродованную руку. Кровь брызнула на халат доктора, на кафель, на фартук и лицо Жизель. Она не видела, но могла ощущать, как теплая капля стекает по ее щеке, катится к уголку рта, точно слеза. А ножовка все терзала и терзала плоть, подбираясь к костям.
Приступ дурноты накатил волной, и Чайка могла думать только об одном: что случится, если ее стошнит прямо в открытую рану? От этой мысли стало еще хуже, желчь подскочила к горлу. Вцепившись кончиками пальцев в кровосток, девушка нырнула под стол, и ее вывернуло.
– Ты что творишь?! – На удивление, Пита не кричал на нее, а шипел, не прекращая пилить. Видимо, не хотел, чтобы его услышали в коридоре. – Сейчас же убери это все!
