– Подождут, – отрезал Борислав и приглашающе кивнул на дверь.
Никто даже не попытался ее остановить, когда она покинула больницу.
У ворот стоял блестящий, как жук, темно-зеленый паромобиль. За рулем сидел дюжий ибериец в очках от пыли и перчатках с обрезанными пальцами. Борислав взял с сиденья замшевую куртку, покопался в карманах и извлек золотой портсигар, украшенный брызгами изумрудов. Чайка присвистнула. Непростая вещичка – золотой и изумрудный были цветами монархов Кантабрии.
– Угощайся. – Борислав протянул ей открытый портсигар, а после поднес газовую зажигалку.
Табак был чудесный, но Жизель до сих пор не знала, что от нее нужно местному Дону, а потому выжидающе теребила подожженную папиросу между пальцев. От мобиля тянуло раскаленным металлом и немного – расплавленной резиной.
– Давно в Иберии, кроха?
– Не то чтобы долго. Но достаточно, чтобы соображать, что к чему, – уклончиво ответила она. На снисходительное «кроха» Чайка решила не обращать внимания. Из-за малого роста ее называли и похуже.
– Соображаешь, значит? Это хорошо. Мне нужны сообразительные. Будешь на меня работать?
Было непохоже, что он подозревал ее в чем-то, и Жизель почувствовала себя увереннее.
– Это кем же? Сиделкой или руки в шестерни пихать за миску чечевицы?
– Нет уж, – хохотнул Борислав. – Для такой работы у меня людей хватает. Мне нужна мелкая пичужка вроде тебя.
– Я таким не промышляю. Ни по домам не шарю, ни по карманам, – нахмурилась Жизель, уперев свободную руку в бедро, а Борислав ухмыльнулся в ответ. Что его так забавляет? Ее внешность, голос или слова? Или он просто охотник за юбками вроде доктора Питы?
Под его горячим взглядом она не сдержалась и выпалила:
– Я вообще честная девушка!
– Честная девушка не увидела бы намека. – В глазах Дона не было ни капли осуждения. – Но нет, штатная воровка мне тоже ни к чему.
– Что тогда? – буркнула Чайка.
– Предлагаю обсудить за ужином, как серьезные люди.
«Бабник, так и знала!»
– Я с вами никуда не пойду. – Она задрала голову, чтобы посмотреть ему в лицо, отчего у нее слегка потемнело в глазах – сказывались бессонные и голодные сутки.
– Уверена? Девушке вроде тебя необходим покровитель. И работа по талантам. Что скажешь?
Жизель разозлилась не на шутку.
– Ищите доступную женщину в другом месте!
Она развернулась на каблуках и зашагала обратно в больницу, где из зарешеченного окна приемной таращились две пациентки-старухи и медсестра. Прекрасно, она как раз собирается покинуть эту выгребную яму под названием «Больница доктора Питы».
За спиной раздавался бас Милошевича:
– Ты не так поняла! Что за… Обидчивая, как актриска! Ничего, вот понадобится моя помощь, сама будешь разыскивать. Сама работу попросишь!
– Никогда, – она ответила так тихо, что никто не услышал.
Через четверть часа Чайка уже покидала больницу с деньгами и в собственной одежде. Сразу же после разговора с Доном она ворвалась в кабинет Питы, застав того врасплох, и заспанный доктор быстро рассчитал ее, чтобы отделаться. Плату за лечение Вербера вычел тут же, даже не подумав сделать скидку.
Она прошлась до рыночной площади, купила фунтик табака, сырную лепешку с чесноком и два больших апельсина. Остатки денег невесело позвякивали в глубоком кармане льняной юбки. Затем спустилась к белому пляжу, где покачивались на мелководье рыбацкие лодки, сняла ботинки и уселась на камень, зарывшись ступнями в песок.
Чайка с наслаждением впилась зубами в лепешку. Все не так уж плохо.
Домой она вернулась, когда солнце уже покатилось в волны. Дедуля Сальвадор сидел у дверей своей хижины на отшибе и слепо таращился в летний сумрак. Жизель молча вложила в его смуглую руку один из апельсинов, точно так же как в первый день, похлопала по плечу и скользнула в тихую прохладу жилища. Там на узкой лавке девушка укрылась старым сливовым пиджаком отца и провалилась в черный сон, который не отпускал ее до следующего вечера.
***
«Никогда» наступило очень скоро, как только Чайка пересчитала оставшиеся песо. Их было унизительно мало. Она отругала себя за нетерпение – надо было хотя бы выслушать Милошевича до конца.
Если уж он не в курсе, что в Иберию Чайка прибыла под флагом и по поручению Крысиного Короля, то она могла бы заручиться его поддержкой и обменять гульдены. Не все, только малую часть, чтобы убраться подальше. Если Борислав имел в виду не воровство и не постель – она способна почти на все.
Еда заканчивалась. Ее никогда не было с избытком или хотя бы вдоволь, но теперь даже мыши не пытались найти пропитание в доме старика.
Перед Чайкой стоял выбор, и был он невелик: поменять купюру в пятьдесят или сто гульденов, отправиться искать Дона или пойти к скупщику краденого?
В какой-то момент она испытала необъяснимую, совершенно идиотскую надежду, что вот-вот кто-то постучится в дверь и избавит ее от этой гадкой беспомощности. В Хестенбурге она была маленькой верткой хищницей, охотницей и добытчицей – всегда избегала силков, ни перед кем не отчитывалась, могла прокормить и себя, и более слабых друзей. Что же стало с ней здесь? Ей опротивела роль простушки.
Никто не придет. Ей стоило бы похоронить память обо всех, кто сошел с ней с корабля. Не искать, не надеяться. Есть только она и ее силы – как тогда, когда убили отца.
Жизель отодвинула скамью и вынула кусок трухлявой половицы. Там, в жестянке с намалеванными танцовщицами кабаре, лежал ее выигрыш, самый большой в ее жизни куш. Тысячи гульденов и мечта о своей квартире и платьях по мерке. Ей показалось, что от лиловых бумажек до сих пор пахнет дымом и керосином. Глупости! Она взяла сотню, закрыла тайник и замаскировала половицу сухой травой.
Выбор сделан – ей не нужен хозяин, который станет, чуть что, дергать за ошейник. Чайка всегда обходилась без господ, обойдется и сейчас.
***
Она была не настолько глупа, чтобы считать торговца табаком своим другом или хотя бы приятелем, и все же обратилась именно к нему, чтобы разыскать скупщика. Причиной тому был кхат – он как-то предлагал ей купить эту заморскую дрянь, а значит, был нечист на руку. Язык жестов не помог, так что ей пришлось украдкой показать ему уголок купюры. Ибериец тут же закивал, засобирался, закрыл лавку до обычного часа и повел ее через рынок, то и дело оглядываясь.
На этот раз Чайка взяла с собой нож – бодрила его привычная тяжесть в кармане. Пусть табачник только попробует заманить ее в глухую подворотню… Но он вел ее все дальше, к центру, в самое сердце рынка, где торговали рыбаки: на крюках висели, истекая бледной кровью, туши акул, в медных баках на солнце таяли кальмары, креветок продавали как орешки – по горсти в бумажный кулек. Девушка проглотила слюну. Нужно сосредоточиться и не потерять проводника из виду. Позже она сможет купить любую еду.
