– Полагаю, что все даже сложнее, чем кажется. Преступник затеял игру, и наверняка нынешнее убийство связано с гибелью главы Дома Зодчих в прошлом месяце. Фридриха Кеппеля раздавило бронзовой статуей герра Мейера на складе.
– Вы находите уместным обсуждать такие детали с дамой? – процедила Гуннива, грациозно присаживаясь за секретер красного дерева, и демонстративно зазвенела фарфоровыми склянками с чернилами.
– Все в порядке, я сама задавала вопросы, – возразила Агнесс. – И в чем же связь? Гибель герра Кеппеля могла быть чистой случайностью, следствием неосмотрительности рабочих, брака крепежей…
Клемент понизил голос:
– В обоих случаях на земле кровью погибших были начерчены руны.
– Вот как?..
– Именно так, ваше величество. Только… Неизвестный уничтожил их там, где нашли шефа полиции. Стер до того, как прибыл штатный фотограф. Тот был в другом городе на момент происшествия, его вызвали телеграфом, – извиняющимся тоном закончил он.
– И вы оставили все без охраны? – Агнесс даже растерялась от такой опрометчивости.
– Полиция была обезглавлена. Главный штаб превратился в деревенский базар.
Со стороны секретера донеслось звучное фырканье Гуннивы – она не доверяла полиции.
– Теперь видишь, почему ты так нужен мне?
– Да. – Клемент опустил глаза. Когда он вновь решится посмотреть на нее прямо?
– Тогда я жду, что ты приведешь мне убийцу на поводке из женской бороды и корней гор.
Если бы взглядом можно было вселять в людей уверенность, она влила бы в жилы Клемента силу бога.
***
Ее превратили в витрину. В красный столб с жестяной кровлей, какие ставят на перекрестках и площадях. Ей теперь постоянно приходили коробки от портных, шляпников, ювелиров, парфюмеров. Она понимала, что поток скоро иссякнет, когда все, кто хотел, сделают имя на ее лице и титуле.
С плеч, талии, рук и даже ног Агнесс кричали нахальные призывы:
«Лучшие пояса из китового уса! Секрет стройности ее величества!»
«Внимание, дамы! Королевские ручки – только в наших перчатках!»
«Наше ателье поставляет платья обновленному двору! Спешите приобщиться к роскоши дома Линдбергов!»
Одетая в рекламные образцы, Агнесс мучительно позировала на фоне бархатного занавеса. Ее плечи прикрывала тяжелая волчья мантия, отороченная лохматым песцом, волосы были заплетены в две косы, а на лоб давил золотой венец. Световые экраны окружали ее с трех сторон, отчего на лице не должно было мелькнуть ни единой лишней тени, но из-за них было так жарко, что Агнесс чувствовала вовсе не по-королевски едкий пот, текущий по вискам и между лопаток.
Скорей бы все кончилось.
– Можете моргать, ваше величество. Сейчас снимем вас с другого ракурса, повернитесь сюда. Головку в профиль, ручку на колонну, замрите. Благодарю!
Гуннива ревниво отстранила от Агнесс молоденькую ассистентку фотографа и сама принялась поправлять складки парчового шлейфа и меховые волны мантии. Стоило отметить, что художественного вкуса герцогине Амберхольд было не занимать – его не вытравили годы в публичном доме.
Ее фигура еще не успела измениться под стать положению, но Гуннива ясно дала понять, что не стыдится ребенка Жоакина, и все ядовитые слова и взгляды сносила стойко, подняв аристократический подбородок.
Агнесс знала, что Гуннива не потерпит соперниц, поэтому не искала себе других фрейлин в том малом кругу высокородных девушек, что остались в живых и не покинули страну.
Несмотря на то что Высоким судом и специальным приказом королевы Гунниве Амберхольд вернули право владения землями ее родителей, она предпочла остаться при дворе, при королеве. Было ли это проявлением благодарности или страхом одиночества, но бывшая фрейлина быстро стала совершенно незаменимой. Она контролировала поток визитов, лично проверяла всю корреспонденцию, а также ведала расписанием и гардеробом Агнесс. Прислуга ходила при ней по струнке, перед ней лебезили все без исключения просители. Королеве думалось, что герр Мейер, бывший управляющий поместьем, выбрал Гунниву не только за красивое лицо и изящный стан – было у них что-то общее. Кроме всего прочего, старая дружба между девушками не исчезла без следа.
Агнесс безнадежно отвыкла от протокола и расписания. Если вычеркнуть все горести и разочарования, что отравляли ее дни, она бы с удовольствием осталась в Виндхунде, потерянном среди туманных лесов, – замок на горе, дракон в скалистом гнезде. Ей пришлись по душе размеренные дни в окружении книг, ветхих альбомов и потемневших картин, долгие прогулки по заснеженному парку, вечера за вышивкой у камина, с гулом уносящего искры и дым в пустоту. Агнесс была полна собой, своим миром – не слишком радостным и ярким, но закрытым от чужаков.
По ночам ветер стенал и бился о древние камни, звенели витражи в расшатанных сотах окон, а бедная герцогиня звала сыновей по именам – все это угнетало. Но даже в вечной печали было теплее, чем в многоликой суете столичного дворца, где каждой мошке, влетевшей в окно, было дело до того, чем занята королева. Все же с ночи пожара в Агнесс изменилось слишком многое.
В резиденции Спегельрафов ее часто навещал Клемент – так они стали добрыми друзьями. Здесь, в постепенно возрождающейся хестенбургской резиденции Линдбергов, у нее была Гуннива.
В отличие от Агнесс, для Гуннивы будто и не прошли годы, проведенные вне двора, – ее хватка поражала, а манеры приобрели льдистый блеск, точно начищенные песком доспехи.
Агнесс не могла перестать презирать ее за прошлое – и каждый день стыдилась этих чувств. Вот и теперь, глядя на узкую спину, склоненную над ворохом мехов и шелка, на тонкую белую шею во вдовьей бархатке, она думала о том, сколько рук касалось незащищенной кожи, сколько разгоряченных вздохов слышали эти уши, украшенные гагатовыми «слезинками». Королеве было не по себе от таких мыслей, ведь они с Антуаном так и не разделили супружескую постель. А еще ей было страшно, что кто-нибудь поднимет из небытия вопрос о действительности ее брака.
Наконец команда фотографа завершила работу и с раболепными поклонами удалилась. Они с Гуннивой остались наедине в круглом кабинете, где над фресками еще витал запах сырой извести и красок. Запах отравы. Агнесс сняла перчатки.
– Вам стоит остерегаться Клемента, – как бы невзначай обронила фрейлина. Похоже, она долго ждала подходящего момента для разговора.
Королева вскинула голову.
– Что ты имеешь в виду? Он брат моего мужа, он друг мне. Кроме того…
– Важнее всего то, что он влюблен в вас. И очень молод. Наивен, романтичен, начитан. – Одним только тоном Гуннива могла бы заколачивать гвозди. – Чего бы он ни повидал на службе, в голове у него возвышенные бредни. Такие юноши опаснее всего для натур тонких, как ваша.
Она приблизилась к Агнесс и помогла ей освободиться от алмазной перевязи с декоративным топориком – символом командования королевской армией. Его искристый блеск погрузился в глухой дубовый футляр, обтянутый изумрудным бархатом. Не реликвия нескольких поколений – оригинал исчез в круговерти революции, – лишь отзвук былого величия.
