– Много треплешься. – Олле продолжал переворачивать кабинет под спокойным взглядом его хозяина. Анхен считала деньги, шевеля губами. – С длинного языка и спрос большой.
Гаус растянул пасть еще шире.
– О, я в курсе, как в этом городе наказывают за… нелояльность. Весьма показательно. Из-за близости верфи я подумал, что это предупреждение всем нам. Поэтому сегодня распустил своих счетоводов и ждал.
Где-то в промежутке между фанерным щитом и рассохшейся рамой окна Олле снова почудилось какое-то движение. И будто бы хруст щебеня под легкими шагами.
– Что там с верфью? Хестенбург большой, Крыс в нем много, сам понимаешь…
– Ну как же! Большой делец: казино, девочки. Его нашли в лодке на пристани, в одном исподнем. Из груди торчит огромный кусок стекла. – Гаус показал размахом рук неправдоподобные размеры. – Я так понял, что он не заплатил…
Мужчина резко сощурился, будто заподозрил что-то.
– А как я могу быть уверен, что вы от Крысиного Короля?
– Не дури, – Анхен успела вынуть «простофилю» и расслабленным движением наставить на Йена. – Ты знаешь, кто мы такие, а мы знаем, что ты такое. Четыре тысячи, пока не пойдет кхат. Десять тысяч, пока не раздобудешь опиум.
Мужчина громко выдохнул и поднял ладони.
– Осторожность прежде всего… Вы же понимаете, я не могу платить абы кому! Мне нужны гарантии, иначе я не смогу делать дела.
– Гарантирую, что ты проживешь до утра, – ухмыльнулась она, пряча конверт. – А потом еще недельку. И еще. Все будет просто чудесно, пока мы понимаем друг друга.
Олле хотел было расспросить еще немного об убийстве на пристани, но девушка уже тащила его к выходу. Ее идея была ясна – бери деньги и уноси ноги.
Дверь за спиной захлопнулась, и сумерки обхватили их со всех сторон. После освещенного кабинета они казались ослепительными. Сырость от каналов смешалась с копотью из заводских труб и угольной гарью и опустилась к земле, спрутом расползаясь по улицам рабочего квартала. «Хаос выходит из тумана» – так, кажется, говорили жители столицы.
Анхен заправила короткие пряди за уши, хлопнула себя по карманам и тихо присвистнула.
– Похоже, мы тоже доживем до утра.
Миннезингер не почувствовал облегчения. Только тягостное предчувствие, что с появлением Гауса проблем станет только больше.
– Нам лучше спешить, – только и пробормотал он.
Не успели они зайти за угол, как что-то налетело, вцепилось птичьей хваткой в воротник Олле и припечатало его к стене.
– Верни деньги! – ломким голосом взвизгнул некто. – Они мои!
Вновь щелкнул взведенный курок.
– Спокойно, ягненок. Я сам, – обреченно вздохнул Миннезингер, извернулся и ударил нападавшего под дых.
Удар вышел слабым, не хватило пространства для замаха, но много ли нужно, чтобы заставить глупого щенка согнуться пополам. Олле сгреб парня за шкирку и бросил на колени, придерживая сзади за шею, чтобы тот смотрел в землю.
– Мелкий ты неблагодарный кусок дерьма. Твоих цыплячьих мозгов хватило, чтобы бросить троих стариков одних, но не хватило, чтобы не показываться после этого мне на глаза… – Он снова трепанул незадачливого грабителя за ворот и отвесил подзатыльник. – Но, вижу, жизнь тебя с лихвою наказала, и мне казнить тебя обязанности нет.
– Олле?!
– Пер?! – издевательски вторил ему Миннезингер.
– Какого кракена здесь происходит? – не выдержала Анхен. – Если ты с ним закончил, то пошевеливайся. Нас ждут.
– Подождут. Мне тут любопытно прояснить пару вопросов.
– Я думал, ты в Иберии! – Освобожденный от хватки, Пер Петит вскочил на ноги и отряхнул вытянутые колени брюк. – И что стало с глазом?..
– Сагу о моих злоключениях услышишь позже. Сейчас гораздо важнее причина, по которой ты с голыми руками вышел один против двоих людей Крысиного Короля, требуя какие-то деньги. Ты совсем спятил или тебя давно не били? Куда ты дел свою долю? Тех денег хватило бы тебе на годы!
– Моя доля? – глухо переспросил Петит. – Вот моя доля, – указал он на здание конторы. – Моя доля у вас в карманах. А еще она едет из Иберии мешками кхата, которые сироты будут продавать по углам.
Олле выругался на родном языке.
– Хочешь сказать, контора твоя? А с кем мы сейчас говорили? – на лице Анхен появилась тень любопытства.
– Пер. Быстро и по порядку. Времени мало, а я хочу понять, как это произошло.
– Они отпустили меня сами, – шмыгнул носом парень. – Вольфганг, Этель и Кларисса. Я объяснил, и они поняли, что малькам без меня будет худо.
Олле сложил руки на груди и кивнул. Он не мог осуждать Петита за чувство ответственности за городских побродяжек.
– Поди, и денег тебе отсыпали… Как добрые родственники.
– Отсыпали! – Петит злобно, как волчонок сверкнул глазами из-под козырька кепи. – Здание пускали с молотка за гроши. Я хотел купить его и сделать там приют. Ничего особенного, просто кров и похлебка. Башмаки иногда.
– И?
– Оказалось, без документов я ничего этого не могу. Ну и это… познакомился с человеком, который обещал сделать мне паспорт, ага. Он и сделал, падаль. Только с неправильной датой рождения, там мне до шестнадцати была еще пара месяцев. Притворился, рыбий потрох, что случайно так вышло, и предложил пока…
– …купить приглянувшуюся хибарку вместо тебя. А потом, наверное, сделать дарственную. Какой благородный господин! А ты и уши развесил. – Олле подавил желание оттаскать бывшего подопечного за означенные уши, а заодно и нос выкрутить, чтобы распух.
– Вообще-то я ему заплатил.
– Ах он заплатил!
– Значит, Гаус – по закону хозяин конторы, – подвела черту Анхен, которую не тяготили ни воспоминания, ни лишние эмоции. – Комар носа не подточит, деньги он заплатил – раз. Внес долю Королю – это два. Закупился дурманом для продажи – три. Шагай, парень, мы тебе не помощники. Ты свое счастье прощелкал.
– Он их заставит торговать… – Губы Петита предательски задрожали. Он весь ссутулился, съежился, сбитые кулаки стиснули край короткой куртки, залатанной на локтях – он даже не приоделся, получив долю куша. – Он наобещал им все то же, что и я… Кто помладше – совсем глупые, они поверили. А кто постарше, думают, что озолотятся. Им теперь плевать на меня.
– Это низко. – Девушка отвернулась. – Но тут ничего не поделаешь.
Пер бросил вороватый взгляд на ее пистолет и облизал сухие разбитые губы.
– Даже не думай, слышишь? – пропел Олле ему в ухо. – Двадцать лет каторги. Если повезет, выйдешь ушибленным, как Нильс. Если не повезет – вообще не выйдешь.
Мальчишка разинул было рот, чтобы возразить, но тут же со скрипом сжал зубы, запирая слова внутри, и с горьким вздохом прислонился к крошащейся кирпичной стене.
