– Когда ее снимали с веревки, то чуть не выронили обратно в воду. Фрау Госсенс была очень грузной. И высокой. Почти великанша, – задумчиво вещала журналистка. – А на лбу руны. Вырезали ножом.
– А что за «Стекольщик»? – соизволила открыть рот напарница Олле.
Во всей этой истории с жестоким умерщвлением фрау Госсенс самым любопытным оказались даже не руны, а орудие убийства.
– Кусочек стекла застрял в ране. А этот… Хлыщ, мерзавец!
– У тебя свистнули черновики? – сочувственно протянул Миннезингер.
Хелена скрылась за платочком с монограммой, а Крысы переглянулись. Анхен развернула злополучную газету и просмотрела статью с интригующим разлапистым заголовком: «Стекольщик выходит на охоту».
– Тут ни слова про руны. И про главу зодчих. И вообще, подбери сопли, рохля. Подумаешь, о тебя вытерли ноги.
– О, я надеюсь, для тебя это чувство не ново!
Олле всплеснул руками:
– Да что с вами, дамы! Что вы умудрились не поделить?
Но они тут же умолкли, будто соблюдая таинственный пакт о неразглашении. Только глазами сверкали друг на друга, как две кошки из тени.
– Душечка, ты мне вот что скажи. Первое – что было написано на лбу убитой? Второе – какого цвета был тот осколок стекла, что нашли препараторы? Насколько я помню, Ферстейна закололи зеленым.
– Синий. Морриган… Нелепица какая… Хотя постой! Ты гений!
Первым был убит глава Дома Зодчих. В последние свои дни он занимался восстановлением ратуши, которое так и встало после его смерти. Причиной смерти была оборвавшаяся веревка, что удерживала монумент вертикально. Ее вполне могли перепилить ножом. Или же осколком стекла. И руны его могли гласить: «Фрейр». То было имя аса, погибшего в схватке с великаном.
Вторым от руки убийцы пал шеф Роттенмайр, а его рука была отрезана каким-то чрезвычайно острым инструментом. Например, алмазным напильником, которым разрезают и стекло. Олле стер две руны, не догадываясь о третьей. Надпись гласила: «Тор». Бог грома, чью руку откусил волк Фенрир – чудовище Рагнарека.
Третьим был Фридрих Ферстейн. Его нашли в ладье, борт которой украшала кровавая надпись: «Бальдр». Иначе и быть не могло – бога весны погубила стрела, сделанная из веточки омелы. Омела, найденная во рту убитого, – символ. А зеленое стекло размером с каравай – это дань прихоти.
Четвертая жертва, фрау Госсенс, должна была изображать Морриган-великаншу, которая полоскала кровавые рубахи в реке, предвещая войну.
– Да он просто обожает Старшую Эдду. Помнится, я читал эти сказки в Александрии, – Олле мечтательно потянулся и хлебнул ягодного сбитня. – Красивая была книга, с картинками. Мне особенно нравились истории про Локи.
Анхен хмыкнула и снова углубилась в изучение собственных обкусанных ногтей, будто не было зрелища милее. Хелена, наоборот, воспрянула духом. И вымазала щеку чернилами.
– Пусть мы не поняли, кто это, но я напишу новую статью. Я дам ему имя. Он будет мой и только мой! Я докажу этим…
– И каким же именем ты собралась назвать нашего фанатика?
– Фенрир, – влюбленно прошептала журналистка, быстро собрала свои бумаги и вышла в дождь.
***
«РАГНАРЕК НА УЛИЦАХ СТОЛИЦЫ».
Статья вышла на славу. В ней было поровну леденящей кровь мистики и фактов. Хелена Стерн пропала из виду. Анхен вовсю плевалась ядом и утверждала, что бумагомарака почивает на лаврах, которых не заслужила.
Олле же был уверен, что это временно. Убийцу не нашли, и его мотивы до сих пор оставались покрыты мраком. Не проглядывалась и связь между его жертвами. Олле знал, что скоро Хелене снова понадобится их компания. Он верил, что с ее помощью ему удастся освободиться от Крысиного ярма и отправиться наконец в Иберию вслед за труппой. Вслед за его Луизой.
И он решил ждать, пока Хелена не натешится славой и вниманием.
А после все рухнуло. По обвинению в серии убийств был арестован Ганс Венге, бывший помощник Антуана Спегельрафа, ассистировавший ему в ратуше. Газеты сообщали, что Венге был фанатиком и какое-то время содержал притон, где торговал «Поцелуем Короля». Спустя несколько дней он оставил записку с признанием и покончил с собой в камере городской тюрьмы имени Благой Хильды.
Двери возможностей захлопнулись, оставив Олле замерзать на пороге.
#13. Барон Мечей
– Погадай мне. – Пальцы скользнули вдоль позвоночника, оставив пылающий след.
– Болван.
– Знаю, ты умеешь. Но не признаешься.
– Я игрок, а не гадалка. – Девушка перебросила копну темных локонов через плечо, чтобы не мешались. – Про троих детей, несметные богатства и казенный дом тебе в любой деревне расскажут.
– На все согласен, кроме казенного дома, – хохотнул Борислав.
– Ну еще бы!
Чайка фыркнула, подтянула к себе еще одну подушку, чтобы устроиться повыше. Карты расползались по атласу простыни, никак не желая лежать ровно. Это раздражало. Впрочем, ее многое раздражало в последнее время. Взять, к примеру, этот дом, уродливо большой и роскошный. Патио с фонтаном. Эти пустые комнаты, этих слуг. Хотя, живи они в хибаре или тесных меблированных комнатах, она все равно была бы недовольна, только мишенями стали бы другие вещи.
Она снова перетасовала колоду так, чтобы сверху оказался туз листьев. Еще раз. Туз желудей, туз бубнов, туз сердец. В этой стране чужим было все, даже названия мастей. Мечи, Булавы, Монеты и Чаши – поубивать друг друга, получить за это барыш и напиться. В этом вся Иберия.
«Я хочу вернуться», – хотелось сказать Жизель, но она промолчала.
Сколько ни мотайся с места на место, проблем это не решит, только помножит, как проигрыш за столом с шулерами. Сколько она себя помнила, ей всегда хотелось уехать и снова вернуться. Из Ренье в Хестенбург, из Хестенбурга в Иберию, из Сан-Мора в Кампо дель Оро, в Фиеру, из Фиеры и обратно. Неужели она так никогда и не обретет покоя?
Борислав, лежа на животе, молча наблюдал за ее руками и мелькающими в них картами. А Чайка исподволь косилась на него. Нет, ей не хотелось уйти от него. Ни семь месяцев назад, когда она только поступила к Дону на службу, ни теперь. Особенно теперь.
Он был умен, но не кичился этим. С ним интересно было разговаривать.
Он был красив той особой мужественной красотой, которая ценна во все времена. Во всей его фигуре, от мощных плеч, каких не бывает у изнеженных аристократов, до быстрых ног, ощущалась надежность, которой никогда прежде не было в ее жизни побродяжки.
Поначалу баланс был идеален, как равновесие красных и черных мастей.
Любила ли его Чайка? Сложно сказать. Ей, по большому счету, не с чем было сравнивать.
– То есть ты, как игрок, совсем не веришь в удачу? В судьбу?
