– Он пришел за ним, слышишь?! Только за ним!
Но Андерсен не мог просто закрыть глаза и дождаться, пока наемник сделает свое дело. Ему нужно было знать, где тот находится, куда направляет смертоносные шаги. Он высунул голову из укрытия.
Черный человек вновь послал свое страшное оружие вперед, и оно вонзилось в стену прямо у плеча сановника. Тот уже не кричал. Только дышал громко, сипло, так что грудь под слоями одежды ходила ходуном. И снова кроликом метнулся вдоль стен, вдоль шелковых обоев, расписанных тиграми, терзающими обнаженных красавиц.
Тут Юстас понял: захоти убийца, в один миг снес бы Рен Ву голову, так что и лоскут кожи не удержал бы ее на шее. Он играл со своей жертвой в косого охотника, наслаждаясь ее страхом. Или же так приказал тот, кто ему заплатил.
Зверем припав на три конечности, для равновесия опустив руку на пол, убийца не прекращал вращения цепи. Потом, будто цирковой акробат, поднял к потолку одну ногу, позволил цепи обвить ее и тут же выпутался из ее объятий. Цепь стрелой пролетела в сторону Рен Ву, захлестнулась вокруг его шеи и намертво вонзилась в стену.
Сановник вцепился в стальную удавку когтистыми пальцами и попытался ее ослабить, но лишь разодрал кожу в кровь.
Убийца же принялся наматывать остаток цепи на локоть, будто она была обычной веревкой, а он сам – работягой на верфи. И шаг за шагом приближался к министру. Когда до Рен Ву осталась всего пара шагов, он рванул цепь на себя.
Голова Дракона безвольно повисла.
Юстаса прошиб холодный пот, он закрыл голову руками и ничком опустился на пол. Ледяная ладонь Пхе Кён тут же легла ему на затылок.
Он тоже был убийцей. Он убил ни в чем не повинного полицейского. Застрелил его из пистолета. Но стрелять самому и смотреть, как убивает другой человек, – это совсем разные вещи.
Как позже сказал герцог, убийца ускользнул через окно.
Подмога пришла ровно через час, когда настало время смены караула.
#16. Мыло и пирожные
Зима выдалась на редкость холодной, как на задворках ледяного Йотунхейма, чего не приключалось вот уже пять лет. Последний раз такое было в год «кровавых туманов» после убийства Иоганна Линдберга, когда, продираясь сквозь занавес морозной пелены, ты не знал, на что наткнешься через пару шагов: сверкнет ли острие самодельного ножа, просвистит ли над головой осколок кирпича, ухмыльнется ли из подворотни несвежий мертвец.
Но тогда Олле был юным эмигрантом, толком не знающим языка, перебивавшимся редкими выступлениями и мелкими кражами. Теперь он сам был тем, кого опасались обнаружить в тумане. И ненавидел это.
С тех пор как безумный Стекольщик благополучно порешил себя в тюрьме, на том месте в душе, где жила надежда освободиться от долга Крысиному Королю, образовалась черная, тянущая бездна. Он бы упился до смерти, хватило бы и одного вечера, но Анхен не позволила этому случиться. Она пинала его сапогом в живот до тех пор, пока он не исторгнул из себя все выпитое. Позже Миннезингер с неохотой признал, что это было глупо и малодушно – и уж точно совсем недостойно большой сцены. Но поблагодарить напарницу язык так и не повернулся – увлекшись, она сломала ему два ребра.
К тому же действовала Анхен вовсе не из симпатии или человеколюбия. Она не справилась бы с деньгами Гауса в одиночку и боялась. Одна маленькая крыса не сможет выстоять против стаи стервятников. Две же могут встать спина к спине, даже если не выносят друг друга.
Ян не солгал им с Анхен, и уже спустя три недели после их первой встречи запустил на улицы Хестенбурга зеленые реки иберийской дряни. Из кхата лепили комочки размером с фасолину и заворачивали в маленький конвертик.
Если бы вам удалось поймать кого-то из мелких попрошаек, схватить его за ногу да потрясти вниз головой над брусчаткой, из его карманов тут же посыпались бы плоские квадратные сверточки, разлетелись бы по камням, застряли ребром в неровных щелях. Отпустите его – и вот он ползает по земле, шаря по наледи красными пальцами в цыпках, судорожно распихивает товар по карманам нескладной куртки и бежит прочь со всех ног. Не пускайтесь в погоню, не надо. Он всего лишь зарабатывает на хлеб, а если потеряет то, что ему поручено, – ляжет спать голодным, а то и битым.
Но Ян не солгал и мелюзге. Он исправно снабжал их хоть и пустой, но горячей похлебкой, потрепанными, но целыми одежками и обувью, а также лежанкой на полу его склада, где испускала теплые волны чугунная печь с зубастой решеткой. Дети пошли бы на зов его дудки в пекло, но каждый день выползали в снежный Хестенбург.
О грошах пекарей и гончаров удалось забыть, ведь гульдены теперь текли рекой. Только в памяти Миннезингера навсегда остались их чуждо-ожесточенные лица. За ними пришли другие люди Теодора, Худшего из Худших. Таков порядок вещей.
Однако не все осталось прежним в его подгорном королевстве.
Герр Спегельраф, новый шеф полиции Хестенбурга, был не так прост. Его борьба со столичной грязью оказалась вовсе не пустым звуком, и если бы Олле ставил против брата Луизы, то проиграл бы немало денег.
Но Клемент ставил на себя сам.
***
– Шайка Хайнца распалась. – Анхен угрюмо уставилась на собственные ногти, обгрызенные до мяса – впрочем, как всегда. – Им урезали долю, и трое сцепились насмерть.
Олле запустил руку за воротник, растирая затекшую шею.
Прошлым вечером они не рискнули отправиться по домам, и им пришлось ночевать прямо в Углу, сгорбившись за столиком. Абсурд, но именно это место все еще оставалось относительно безопасным. С тех пор как они отхватили Гауса, прошло немало времени, но только теперь всем Крысам стало известно, какой лакомый кусок преподносит их команда Теодору. На них стали смотреть как на двух девиц, едва прибывших в столицу в надежде получить место горничной в хорошем доме, – страшно, плотоядно. Каждый мысленно уже делил их долю, примерял ее на себя, как содранную шкуру.
– Неужели. – Он деланно недоверчиво склонил голову набок. – Я всю дорогу считал их чуть ли не родными братьями! Какая трагедия!
Анхен, к ее чести, умудрилась со временем обзавестись броней, позволявшей ей не реагировать на шутовские повадки и выпады Миннезингера. Это сделало их общение чуть более пресным.
– Шестеро громил, не одаренных ни умом, ни даже хитростью. Я поражена, что они до сих пор могли сосуществовать.
– Времена нынче непростые, – заметил Олле. – Долги Крыс растут, а тюрьмы полнятся. Одно хорошо – за казенные харчи платить не нужно.
– Деньгами или нет, а платишь за все.
– Твоя правда, ягненок.
Час был ранний, почти все столики пустовали, ощетинившись ножками перевернутых стульев. Только в углу, что тенями скрывал лица, сидели, сдвинув головы, четверо.
– Нас скоро попытаются убить.
– Знаю, золотце.
– Что будем делать?
