Луиза знала, куда направить лошадь. Уже не щадя животное, девушка вонзала пятки в рябые раздутые бока и боялась только одного – что кобыла падет, увлекая ее следом. Лу скакала уверенно, забыв про усталость и боль, оглядываясь лишь на контуры скал и щетину леса на востоке. Она боялась додумать хоть одну мысль до страшного логического конца, обрывки слов и суждений метались в голове клочками бумаги.
Звуки боя были слышны далеко окрест, не ошибиться. Грохот выстрелов бил колоколом, рокотал и отражался от черного свода свинцовым дождем.
Вот развилка в форме раскинутых крыльев, вот обширный, по-кантабрийски ухоженный парк – кованые ворота нараспашку. Вот дорожка, посыпанная белым гравием, не посеребренная скупым ночным светом, но вызолоченная огненным заревом.
Огонь…
Вновь и вновь огонь перечеркивал, слизывал, стирал все, что ей удавалось построить, оставляя лишь пепельный след.
Кто-то перегородил дорогу коробом телеги и использовал ее для пальбы из укрытия. Свои это были, чужие ли – она не стала разбираться. Главное, что ее еще не заметили. Луиза потянула удила влево, и лошадь послушно вильнула в сторону. Ехать к усадьбе напрямик – непростительная глупость, самоубийство.
«Ты и твоя последняя пуля встретитесь лицом к лицу. Свидание будет коротким», – пророчила ей невеста мертвеца.
«Пускай, – думала девушка. – Но не в эту ночь. Не теперь».
Выстрелы грохотали все ближе, пули с плотоядным визгом стремились навстречу мишени – то податливой и мягкой, то глухой. Одинокие винтовки перекликались с торопливым лепетом карабинов, оранжевый мрак парка плевался гильзами.
Пахло гарью, серой, кровью, порохом и мерзлой живой землей – растоптанными луковицами спящих цветов под копытами.
Продираясь сквозь лабиринт троп между кукольно-ровными деревьями, Луиза не сводила взгляда с силуэта белого здания. Оно вырастало, словно раздвигая стволы свечек-кипарисов. Из окон первого этажа валил густой дым, с открытой балюстрады второго стреляли. Двое, нет, трое. Били наверняка, редко, профессионально, как лучшие из лучших в банде Венделя.
Ее могли разглядеть, выделить из теней по мельканию белой рубашки под курткой, по оскалу Санта Муэрте на спине, и Луиза вновь нырнула в темноту, петляя зайцем. Лошадь под ней хрипела, и глаза ее готовы были вылезти из орбит – животное боялось сполохов огня и запаха дыма.
Сама усадьба не горела, но была замкнута кольцом полыхающих построек, беседок, оплетенных диким виноградом, и гостевых домиков, без которых не мог обойтись богатый иберийский дом. А дым, что валил и клубился из дверей…
«Дымовая шашка, – догадалась Луиза. – Твоя идея, Вендель? Хотел испугать невинных людей, выкурить их, как напуганных птиц, и перестрелять?»
Но тут же обозлилась на собственную наивность:
«Опомнись. Безвинных здесь нет».
– Cabrón maldito! – расслышала она неподалеку и тут же бросилась на молодой, щенячий голос. Здесь, в грязи и тьме, могли ползать только люди Дьявола. – O, Santa Muerte, que dolór!..
Не спешиваясь, Луиза вынула оружие и негромко позвала:
– Хавьер! Хави, ты?
Их было двое – Хавьер и малыш Тони, который должен был докрасить вывеску «Пуха и перьев» после того, как банда покинула Фиеру. У Хави был прострелен живот, и он корчился на земле, призывая быструю смерть. Антонио одной рукой зажимал ему рану, а другой, тонкой, как веточка, и такой же неверной, целился из карабина в неприступную громаду Белой усадьбы. Совсем дети, гораздо моложе ее и Хорхе, они были очарованы Венделем, историями о его похождениях и налетах. Они пошли за Белым Дьяволом на пленительный звук песен о славе – и теперь по его милости умирали под огнем наемников Борислава. Глупые, несчастные мальчики.
Она не могла остаться с ними, не могла подарить ни единой минуты. Лишь спросила у ошалевшего от крови и пороха Тони, где ее брат.
– Он поскакал вокруг усадьбы, к задним воротам! Там, на севере, где горит конюшня. Сказал, они будут спасать шлю…
– Забудь это поганое слово! – прорычала Луиза. – А теперь тащите свои задницы подальше отсюда, пока я сама вас не пристрелила!
Она развернула лошадь туда, где могли быть задние ворота, и вновь пришпорила ее, но даже сквозь гул огня и звуки неравной битвы продолжала слышать тонкие стенания:
– Me duele, me duele…
Высокая ограда казалась неразрывной, цельной, растущей из тени. Луиза никак не могла отыскать выход и металась вдоль чугунных прутьев, будто в клетке. Пожар ослепил ее, вернул в прошлое, где она была напугана и потеряна, и только хватка Зельды вывела ее из хаоса, вернула миру живых. Луиза сморгнула влагу с ресниц.
– Стоять! – сиплый голос прорвался к ней сквозь ужасы прошлого и настоящего. – Не уйдешь! – Секунда промедления. – И руки подними, ты у меня на мушке!
Луиза, как зачарованная, подняла ладони до плеч и резко обернулась.
– Нильс! Что ты?..
Головорез покачивался в седле и скрежетал железными зубами.
– Сумасшедшая баба! Тебя надо держать на привязи, чтобы ненароком не убилась!
– На привязи – это как тебя тогда?! – закричала она. – Как ты не понимаешь, он же убьет ее! Убьет! Или умрет сам!
– Дура, он затем и поехал! Думаешь, почему все, кто поумнее, остались в убежище? Им осточертели капризы твоего братца.
– Я боюсь, это Чайка, – ей наконец удалось произнести это вслух. Выронить, как ядовитую ягоду, спрятанную под языком. – Наша Чайка.
– Не верю.
– Так поезжай со мной и убедись в обратном.
Не объясняя далее, она вернулась к поискам ворот.
Минуту спустя Лу заметила в идеальном ряду черных штыков излом и толкнула тяжкую на вид створку. Та отворилась легко и, после того как они выехали, вернулась на место, влекомая пружинным механизмом.
Луиза увидела следы рифленых колес, четко вычерченные и глубокие. Прямо между двух этих борозд отпечатались конские копыта, направленные прочь от усадьбы. Не телега, но всадник и паромобиль.
Эта ночь не оставляла за ней ни толики выбора. События вели девушку все дальше, вынуждая держать смертельный темп. Нильс уставал, он был ранен и истощен – это было заметно, – но она не щадила его, не ждала. Отпущенная тетива звенела далеко, давно позади, а Луиза летела вперед, думая лишь о цели. Уже не бегство, но погоня.
Следы вели их к порту Сан-Мора, уходили через перевал к самому побережью. Луиза потеряла счет времени. Она вросла в седло, поводья стали продолжением рук, кожа к коже, а сбитые ноги кобылы были ее ногами.
Миновав скалистую кайму, Луиза увидела Межбрежное море. За последние месяцы она успела забыть, как огромно оно было и как далеко простиралось, сливаясь с ночным небом. Дорога, испещренная следами копыт и колес, вывела Луизу к склону, ниже которого лежал пустынный пляж. Вдалеке, за клыкастым изгибом береговой линии, можно было рассмотреть очертания городка и несколько кораблей, стоявших на якоре. Берег делился на ступени великаньей лестницы, и Лу стояла на самом верху.
