Юстас улучил момент и обратился со своими сомнениями к патрону.
– Я считаю все условия соблюденными. – Герцог оторвался от составления какого-то списка в своей книжке. – В письме говорилось, что мы должны явиться к последнему Дракону не поодиночке, на этом все.
Андерсену претил фатализм, в который со временем, как в скорлупу, ушел герцог. Он больше не наблюдал в своем патроне ни власти, ни мощи. Герцог более не управлял событиями, позволив им управлять собой. Может, давали о себе знать возраст или чужая страна со своими порядками, а может, бесчисленные неудачи привели его к позорному смирению. Еще пару дней Андерсен подбирал учтивые слова и выражения, чтобы донести эту мысль до Фердинанда и получить ответы.
Слуги хозяйничали в комнате герцога, подготавливая его вещи к путешествию в Хоной, и Юстасу удалось застать его в одиночестве на крытом деревянном мосту, перекинутом через декоративный ручей.
Фердинанд Спегельраф меланхолично наблюдал движение серо-зеленой воды. При ясном весеннем свете Юстас разглядел глубокие морщины, окольцевавшие шею.
Герцог не оборачиваясь поинтересовался, зачем ассистент отыскал его.
– Герр Спегельраф, вы знаете, какое глубокое уважение я питаю к вам. Но, проведя такое долгое время при дворе, я не вижу никаких результатов наших действий, кроме двух высокопоставленных мертвецов. – Юстас понизил голос, насколько это было возможно: – Мы маемся от безделья, в то время как кто-то держит ситуацию в своих руках, манипулируя людьми, которых мы, вероятно, даже в лицо не знаем. Не пора ли нам тоже предпринять что-то, чтобы не оказаться в западне в последний момент? Подготовить пути отхода?
Фердинанд сдвинул брови и вздохнул:
– Нет никаких путей отхода. Они были у тебя раньше, я давал шанс покинуть эту игру много раз, но раз за разом ты отвергал его. Твои бывшие друзья ведь картежники?
Юстас заторможенно кивнул, пальцы непроизвольно сжались на деревянных перильцах.
– Тогда ты должен знать, что такое ва-банк. Все наши карты разыграны, мы ждем ее хода. Мне терять нечего, домой можно вернуться только на огненной колеснице, и я давно иду ва-банк.
– То есть мы можем только ждать и уповать на то, что она сдержит слово?
– Она не давала нам никакого слова. Вспомни.
И Андерсен вспомнил. Никаких обязательств, одни намеки. А согласие Юэлян развязать войну по их правилам и вовсе прозвучало сиюминутной прихотью.
– Но как же…
– Ты был хорош. Исполнителен, сдержан, умен не по годам. Я мог на тебя положиться, хоть и не во всем. Теперь же ты вдруг вспомнил, что молод. Да еще и влюблен, – скривился герцог. – Но ты понял ценность собственной жизни слишком поздно. И, пусть мой совет тоже запоздал, не играй в игры, где не готов поставить все. Хоть бы и на женский каприз.
Спегельраф приподнял воротник старомодного пальто, прихватив его у горла, и пошел прочь по выложенной брусьями дорожке.
А Юстас остался на месте, кусая губы, запирая слова, не решаясь бросить патрону в спину всю злость, разочарование и страх, что бурлили в нем.
***
Хоной располагался ниже по течению великой реки Воа Ланг, в той долине, где поток мягко сворачивал на запад. Знатные семьи добирались туда разными путями: кто-то выехал заранее, чтобы подготовить летние резиденции к пышному, расточительному приему гостей; кто-то отправился поездом накануне, чтобы занять места в лучших гостиницах; а сам император Ли Мин Сен и его приближенные добирались до Яблоневого Дворца личным судном.
Как чудо техники его можно было не рассматривать – только одна труба, традиционный складной парус, похожий на крыло насекомого, два колеса с лопастями, перемалывающими воду в серую пену, относительно устаревшая конструкция, – но он так был украшен литыми драконами и лентами, замысловатой вязью иероглифов и орнаментов, что трудно было отвести взгляд.
Кантабрийские послы были удостоены чести разделить это недолгое путешествие с первыми лицами государства, чьи ряды ощутимо поредели.
Новый министр Изящных Наслаждений, казалось, из кожи вон лез, лишь бы оправдать свое назначение. Организация самого важного празднества в году, даже важнее Нового года, который являлся праздником скорее религиозным, нежели светским, тяжким грузом легла на тщедушные плечи. Новый министр принадлежал к очень слабой и отдаленной от двора ветви семейства Рен, а потому особой поддержкой других сановников заручиться не успел.
Путь по реке занял три полных дня и две ночи, и обе ознаменовались пышными фейерверками – Ли Мин Сен хотел, чтобы даже ночью жители Оолонга могли наблюдать его императорское величие.
Угощений было столько, что Юстас успел потерять интерес к еде: необычные сочетания фруктов, мяса и специй перестали удивлять его, монотонные в своем разнообразии. Ему в целом было сложно получать удовольствие от путешествия – редкую овцу ведут на заклание с такой помпой. Андерсену оставалось гадать, сколько овец напоят своей кровью корни яблонь?
Он старался не пересекаться с герцогом, что на небольшом судне было гораздо сложнее сделать, чем в огромном, полном потайных комнат и переходов, дворце. Пхе Кён также чувствовала его нарастающую тревогу. Юстас видел, как ранит ее, но ничего поделать с собой не мог. Он сомневался в ней, и с каждым днем все сильней, хотя их по-прежнему неумолимо влекло друг к другу. Так пылкий вечер оборачивался холодными простынями поутру.
Вверх по течению, навстречу императорскому судну, вышел из своего порта корабль императрицы Юэлян. Расчет был в том, чтобы они одновременно прибыли в Хоной, ознаменовав тем самым начало фестиваля и летнего сезона.
Ведомый укрепляющейся паранойей, Юстас отстранил слугу от утреннего бритья – одна мысль о таком смертоносном орудии, как лезвие, в чужих руках, так близко к его горлу, приводила Андерсена в ужас. В утро перед прибытием он уже привычно ровнял бородку и усы короткими ножницами, но, когда взялся сбривать лишние волосы с кадыка, пальцы его дрогнули, и он слегка порезался. От вида собственной крови Юстас сначала впал в ступор, а минутой позже сполз по стене каюты, скорчившись, как загнанная тварь. В таком положении он провел не менее часа, пока не смог взять себя в руки и выйти на люди.
После полудня с палубы уже можно было рассмотреть раскинувшиеся по берегам знаменитые яблоневые сады Хоноя. Кроны еще не покрылись облачными шапками соцветий, но тут и там сквозь полупрозрачную зелень белели жемчужные россыпи.
Придворные ликовали, наблюдая синхронный танец двенадцати юных дев, во время которого те ловко подбрасывали и ловили пестрые круглые веера друг друга.
Юстас не мог заставить себя находиться в их обществе, в обществе будущих покойников, блеклых и ледяных, как речная рыба.
Пхе Кён подошла незаметно. Она протянула руку и на миг сжала его пальцы. Юстас ответил на эту скромную ласку, такую живую в мире его призрачных демонов.
– Ты не в себе, – шепнула она, прикрыв рот веером. – Я понимаю, но у людей могут возникнуть вопросы и подозрения.
