Хелена негромко рассмеялась.
Они еще немного посидели, обсуждая, какие именно части ратуши им следует осмотреть и что могло уцелеть посреди каменного хаоса, условились встретиться на улице Генриха Коротконогого, что находилась как раз за развалинами, ровно в полдень, когда будет уже достаточно светло. Они допили чай, расплатились с Бертой, и Олле вызвался проводить Хелену до дома. Ему было неспокойно.
Оказалось, девушка снимала апартаменты в старой и уже потерявшей прежний торжественный вид «Богемии». Улица перед ней была ярко освещена огнями, льющимися из ресторана на первом этаже, и потому они решили распрощаться на углу. Олле вовсе не хотелось, чтобы соседи видели ее в такой подозрительной компании – злые языки никогда не щадят молодых девушек, какими бы достойными и скромными те ни были.
Хелена топталась на месте и не спешила уходить. Было видно, что она хочет задать какой-то вопрос, но не решается. Наконец она заговорила, стискивая ремешок ридикюля:
– Вы ведь уедете? Как только я разоблачу Гауса.
– Да. Таков мой план.
– И никогда-никогда не вернетесь в Хестенбург?
Миннезингер потер шею. Он и сам еще не знал. Слишком много неизвестных обстоятельств ожидало его на пути в Иберию и обратно.
– Не скрою, этот город мне осточертел. Я провел здесь достаточно времени, чтобы полюбить его и возненавидеть. Но возвращаться ли?.. Это зависит не от меня.
– Понимаю. – Хелена внимательно изучала снег у себя под ногами, на котором успела вытоптать кружок. – Тогда, думаю, я ничего не теряю.
– Я сделаю все возможное, чтобы наше знакомство вам не повредило, и…
Олле не успел закончить, как винный фетр ее шляпки, усыпанный заиндевевшими перышками и вощеными цветами, вдруг качнулся в его сторону, пахнуло чем-то сладким, и лицо Хелены, в тон ее головному убору, оказалось напротив его собственного.
Он не ответил на ее робкий поцелуй. Не имел права.
Тогда она отшатнулась и закрыла лицо руками.
– О как стыдно! Я такая глупая!
Олле тяжко вздохнул:
– Не корите себя, фрекен. Вы не сделали ничего дурного, просто…
– У вас есть другая?
– Можно сказать и так.
– Тогда простите меня. Мне нужно идти.
Она развернулась на каблуках и быстро зашагала ко входу в отель. Олле хотел крикнуть ей вслед, чтобы непременно приходила завтра в полдень, но не стал.
***
По возвращении в Угол пришлось выслушать от Анхен много добрых и теплых слов по поводу долгой отлучки без охраны, но, разумеется, теперь уже без лишних свидетелей. Она была достаточно умна, чтобы на людях демонстрировать исключительную преданность и согласие с поступками нового Крысиного Короля. Пришлось рассказать ей о своих планах на следующий день и пообещать вернуться задолго до темноты, чтобы наконец принять некоторые дела, связанные с контрабандой и другими гранями жизни подгорного королевства.
Анхен настаивала на том, чтобы он взял хоть пару крепких парней с собой, опасаясь нового бунта и покушения. Но он отказался – не хватало напугать Хелену еще сильнее. К тому же она могла заподозрить, с кем связалась, а Олле хотел оставить свое положение в тайне.
Наутро Одноглазый Уилл встретился с главарями крупных бригад, чтобы оговорить долю, которую они выплачивали, и допустил незначительное понижение ставки – маленькая уступка, чтобы заручиться их поддержкой. Теперь важно проследить, чтобы на шею не сели. Расправившись с делами, он вновь покинул Угол в одиночестве.
Вчерашние новости вдохновили его: Стекольщик – всего-навсего сумасшедший старик. Да, он был коварен, скрытен и обладал чудовищной изобретательностью, но что он сможет противопоставить десяти головорезам Крысиного Короля, когда те пойдут по его следу? А след должен быть в ратуше.
В назначенное место он пришел за четверть часа до полудня. Хелены там еще не было. Олле пожал плечами и приготовился ждать. Девушка была смущена и обижена, а потому имела полное право опоздать. Или не прийти вовсе.
От нечего делать он принялся расхаживать вдоль ограждения вокруг развалин. Передняя часть здания, где прежде находилась башня с хронометром, обвалилась бесформенной грудой. От величественного фасада осталась одна пыль, а вот продолговатый главный зал отчасти сохранил форму и даже обломки стен. Потолки там были высотой в четыре роста, поэтому даже в таком жалком состоянии стены выглядели внушительно. Где-то виднелись пустые провалы окон, прежде украшенных витражами. Их не стало раньше, чем стен.
Еще год назад идея взорвать ратушу казалась Миннезингеру самой блестящей и остроумной из всех, которые когда-либо посещали его. Но теперь, глядя на ее остывшие останки, он не ощущал ликования. Только пустоту и холод.
Между тем он проторчал на улице не менее часа, и чувство холода шло не только изнутри, но и снаружи.
«Она не придет», – решил Олле.
Убедившись, что в его сторону не смотрит ни один случайный прохожий, он отодвинул в сторону заранее примеченную расшатанную доску хлипкого забора и протиснулся внутрь.
За оградой никто не убирал снег с самого начала зимы, и башмаки Олле утонули в подернутом коркой сугробе выше шнуровки. Мерзлая крошка тут же забилась за отвороты, промочила край вязаных носков. Выругавшись, он побрел в сторону руин, ежесекундно проваливаясь сквозь наст.
Судя по отсутствию других следов на снегу, Стекольщик либо не приходил сюда вовсе, либо имел обыкновение пользоваться другим лазом. Это упрощало задачу: если между стен главного зала снег будет нетронутым, версию с ратушей можно будет оставить и искать другие зацепки.
Олле вскарабкался на невысокий обломок и спрыгнул на другую сторону. Справа от него громоздились камни башни. Они же завалили большие ворота, через которые входили горожане, а позднее – фанатики. Тогда он повернул налево. Там несколько балок образовали подобие навеса, виднелись самая дальняя стена и какой-то монолитный камень правильной формы. Чутье вело его туда. Чем ближе он подходил, тем больше деталей выхватывал из общего сумбура и хаоса. На задней стене сохранился монументальный барельеф с Иггдрасилем – древом, которое, по старинным поверьям, было скелетом мироздания. На его ветвях располагались все миры, населенные людьми, асами, ванами и йотунами, а корни оплетал Йормунганд, Мировой Змей.
По обеим сторонам от барельефа находились ниши. Одна была раскрошена упавшей сверху балкой и явно пустовала, а вторая манила его таинственной тенью.
Тот самый монолит оказался древним алтарем. Олле провел пальцами по его гладкой, почти до зеркальности отполированной поверхности. Здесь приносили дары богам: яблоки, головки чеснока, ветки падуба и рябины, здесь резали на ломти отравленный хлеб слуги Антуана. Бока алтаря были испещрены рунами.
Обломок стены за его спиной создавал внутри естественный щит от волн непогоды, а камни пола были присыпаны снегом – небольшими островками, жавшимися по углам. Никаких следов. Ветер завывал, путаясь в каменном лабиринте, так что Олле не слышал даже собственного дыхания.
