Я тряхнул головой, отгоняя мысли, навеянные мрачным подземельем. И сразу же услышал слабый стон.
Первой мыслью было – засада. Бандиты типа тех, что остались валяться позади размазанными по бетонному полу, часто кладут на дороге «наживку». Беспомощного сталкера с кровавым пятном во все брюхо. Лежит такой бедолага, стонет, аптечку просит. И оружия вроде при нем нет. А подойдешь, посочувствуешь, наклонишься, чтоб перевязать несчастного – и получишь пулю от его кореша, спрятавшегося неподалеку. Поэтому помогать в Зоне незнакомцам или нет, есть дело сугубо индивидуальное. Да и не только в Зоне…
Правда, когда я увидел того, кто стонал, то мысли о засаде тут же исчезли. Такое не сымитируешь.
На полу лежал еще один «зеленый берет», в живот которого на всю длину всадил свои ножные клинки потолочник – еще одна жуткая тварь из мира Кремля, созданная ненормальными учеными-биоконструкторами специально для боевых действий в коридорах и подземельях. Всадил – и сдох, изрешеченный пулями. А американец был еще жив. От ранений в живот обычно умирают долго и мучительно.
Когда я подошел, он ничего не сказал. Он просто смотрел на меня глазами пустыми, словно у куклы. И знакомые часы на руке с замершей на месте секундной стрелкой. Понятно. Еще один гвардеец Хроноса, управляемая боевая машина, брошенная хозяином за ненадобностью.
Я скрипнул зубами.
На войне есть два типа бойцов. Люди и не́люди.
Первые воюют словно обычную работу делают. Неприятную, кровавую, но необходимую. И без особой надобности не зверствуют. Просто убивают врага, по возможности даря ему быструю смерть. На войне это хороший подарок, часто бесценный.
А вторые убивают с удовольствием. Они и приходят на войну за этим, чтоб кайфануть, подпитаться чужим страданием. И чем больше того страдания вокруг них, тем им лучше. Когда экспресс-допрос намечается, или показательная демонстрация зверств для деморализации противника, они в этих делах первые. И фатально раненных никогда не добивают, чтоб не лишать себя удовольствия насладиться болью умирающего.
Теперь у меня больше не было сомнений. Я шел по следу зверя, в котором не осталось ничего человеческого. Больного, бешеного зверя, для которого есть только одно лекарство – свинцовая таблетка в башку, вышибающая из нее всю гнилую дурь вместе с мозгами.
Скорее всего, в голове умирающего тоже не осталось ничего от человека – биологической машине для убийства не нужны лишние мысли, чувства, воспоминания, отвлекающие от выполнения приказа. Но ему было больно, это я ясно видел по плотно сжатым бледным губам и стиснутым кулакам, между пальцами которых выступила кровь.
Американец не был виноват, что его захватили в плен и превратили в послушную марионетку. Он тоже когда-то был человеком, и негоже человеку умирать не по-человечески.
Я подошел, опустился на одно колено и левой ладонью накрыл глаза раненого. Правой же рукой я неслышно извлек из ножен «Бритву», после чего коротким и резким движением вонзил клинок в висок американца.
Нож, умеющий разрезать пространство между мирами, легко пробил височную кость и погрузился в голову умирающего по самую рукоятку. Безвольное до этого тело сильно дернулось – и вытянулось.
– Упокой тебя Зона, – негромко сказал я, извлекая нож из головы мертвеца. Странно, но сейчас я чувствовал, что сделал хорошее дело. Избавить человека от страданий это всегда хорошо. Пусть даже бывшего человека.
Я поднялся на ноги… и замер.
Зов, до этого монотонно гнусавивший в моей голове, внезапно исчез. И значить это могло только одно: в настоящий момент звать пока что некого. Кто-то уже стоит возле Монумента и готовится загадать желание. Пока что готовится, очарованный увиденным – тот, кто находит Монумент, какое-то время по-любому стоит, глядя на него. Некоторые в восхищении. Другие – в суеверном ужасе. И даже те, кто уже однажды видел его, на какое-то время замирают, не в силах отвести взгляда от самого главного памятника Зоны. Но очень скоро они приходят в себя и начинают проговаривать свое желание.
И это значило, что мне следует поторопиться.
Очень сильно поторопиться…
* * *
Хронос стоял, глядя на Монумент и думая о своем. Вот она, Машина желаний. Он вновь нашел ее. Аномалию, давшую ему всё, и отнявшую брата. Сталкеры правы. Монумент ничего не дает просто так. За исполнение заветного проклятая глыба забирает очень много. Слишком много…
– Не я убил Харона, – хрипло проговорил Хронос, откидывая назад бронезабрало шлема. – Это ты лишил его жизни! Ты превратил его в чудовище! И меня тоже… Хотя – наплевать. И на него, и на меня. Чудовища тоже хотят жить. И жить хорошо. Лучше, чем другие. Намного лучше. И теперь я хочу от тебя больше, чем ты дал мне в прошлый раз. Намного больше!
Перед глазами Хроноса уже маршировали толпы гвардейцев в наноброне, тяжелой поступью шагающих по всему миру. Его миру. Принадлежащему только ему – и никому больше. Потому, что скоро все люди станут ими. Куклами, послушными его воле. И пусть сейчас рядом с ним нет живого образца, он сумеет объяснить Монументу что имеет в виду…
Хронос уже хотел было открыть рот и высказать желание, которое он пронес через всю Зону, ради которого он пришел сюда…
Но промолчал.
Внезапная мысль поразила ученого.
А не скучно ли ему будет в этом полностью прирученном мире? За что бороться? К чему стремиться? С кем, в конце концов, словом перемолвиться? Нет, конечно, можно оставить какое-то количество неохваченных людей, возле каждого из которых будет стоять гвардеец, готовый при малейшем неповиновении разнести голову бунтарю. Но, похоже, это тоже не вариант. Рабство исторически доказало свою несостоятельность, и возврат к нему – это однозначный регресс.
И что остается?
В этом мире Хроносу уже всё осточертело. Строить новый мир по придуманной им модели оказалось непродуктивно. Даже удивительно, как он не подумал об этом раньше…
– Ну и зачем я здесь? – горько произнес Хронос. – Когда жизнь теряет смысл, исполнение любых желаний тоже становится бессмысленным.
Взгляд Хроноса упал на оружие, которое он держал в руках. Может, застрелиться прямо здесь, возле проклятой аномалии, фактически убившей брата еще тогда, в далеком восемьдесят шестом…
Восемьдесят шестом?
Внезапно лицо ученого озарилось счастливой улыбкой.
Ну конечно!
Тот год страшной аварии, когда они с братом были полны амбиций и настоящих, не придуманных желаний! И если сейчас вернуться туда, в тот восемьдесят шестой, в Советский Союз, еще целый, не распавшийся, сильный, влиятельный, и немного наивный, со своим теперешним багажом знаний и опыта, и, конечно, с возможностью повелевать временем – что может быть лучше?
Хронос аж зажмурился, представив перспективы такого перемещения. Мировая слава, тысячи, десятки тысяч людей, рукоплещущих ему. Изобретения, опережающие свое время на треть столетия, предупреждение развала СССР, усиление его могущества, расширение дальше, в Европу и Азию, и туда, на другое полушарие, привыкшее смотреть свысока на северных варваров. И, конечно, понятно, кто будет править этой огромной империей, кто принесет народам Земли счастье служить строгому и справедливому правителю мира! И зачем тогда нужны тупые гвардейцы, если люди всей планеты будут служить ему с радостью, и притом абсолютно добровольно?
