Далинару на миг стало стыдно. Но с чего это вдруг? Это его военный лагерь – здесь он Черный Шип. Это место, где домашняя жизнь не должна на него влиять! Придя сюда, она посягнула на его территорию.
– Я… – забормотала Эви. – Я… Другие женщины находятся в лагере. Другие жены. Нет ничего необычного в том, что женщины отправляются на войну…
– Алетийские женщины, – огрызнулся Далинар, – которых к этому готовят с детства, привычные к военной жизни. Эви, мы это обсуждали. Мы…
Он осекся, вспомнив про охранников. Те смущенно переминались с ноги на ногу.
– Эви, заходи внутрь, – пригласил Далинар. – Давай обсудим это наедине.
– Ладно. А дети?
«Ты привезла наших детей на фронт?!» Вот буря, ей даже не хватило ума оставить их в городе, который армия использовала в качестве долгосрочного командного пункта?
– Я…
– Внутрь! – Далинар ткнул в сторону палатки.
Эви приуныла и поспешно подчинилась, а проходя мимо него, съежилась. Зачем она приехала? Разве он не приезжал в Холинар погостить? Ну… это ведь было совсем недавно, Далинар не сомневался…
Или, может быть, не так уж недавно. Далинар ведь получил несколько писем от Эви, которые ему прочитала жена Телеба, и еще несколько лежали непрочитанными. Он бросил полог, позволив ему закрыться, и повернулся к Эви, решив не поддаваться своей издерганности.
– Навани посоветовала мне поехать, – сказала Эви. – Она сочла постыдным то, что между твоими визитами проходит так много времени. Адолин не видел тебя почти год. А маленький Ренарин и вовсе никогда не встречался с отцом.
– Ренарин? – переспросил Далинар, пытаясь выговорить имя. Он его не выбирал. – Рекер… нет, Ре…
– «Ре», – повторила Эви. – Это из моего языка. «Нар» – «вслед за отцом». «Ин» – «рожденный для чего-то».
Буреотец, ну что за издевательство над языком. Далинар забормотал, пытаясь разобраться. «Нар» означало «уподобленный чему-то».
– Что означает «Ре» на твоем языке? – уточнил Далинар и поскреб щетину.
– Ничего не означает. Это просто имя. Имя нашего сына – то, что он есть.
Далинар тихонько застонал. Итак, мальчика назвали «уподобленный тому, кто родился таким, какой есть». Восхитительно.
– Ты не ответил, – напомнила Эви, – когда я спросила тебя об имени через даль-перо.
Как же Навани и Йалай допустили эту пародию на имя? Вот буря… зная обеих, они, скорее всего, поддержали идею. Это они заставляли Эви быть более настойчивой. Далинар собрался налить себе выпить, но потом вспомнил, что на самом деле это не его палатка. Здесь нечего было пить, кроме масла для брони.
– Тебе не следовало приезжать, – сказал Далинар. – Здесь опасно.
– Я хочу быть более алетийской женой. Хочу, чтобы ты сам хотел видеть меня рядом!
Он поморщился и повалился на подушки:
– Хотя бы детей не надо было привозить. Они наследники княжества – при условии, что этот план Гавилара с Землями Короны и его собственным троном сработает. Они должны оставаться в Холинаре, в безопасности.
– Я думала, ты захочешь их увидеть. – Эви подошла к нему. Несмотря на суровые речи Далинара, она расстегнула верх его поддоспешной куртки, сунула руки внутрь и начала растирать ему плечи.
Ощущение было замечательное. Он почувствовал, как тает гнев. Действительно, хорошо иметь жену рядом, чтобы она все записывала как положено. Далинар просто сожалел о том, что почувствовал себя таким виноватым, увидев ее. Он был не тем человеком, каким Эви хотела его видеть.
– Слышала, ты одержал сегодня великую победу, – негромко проговорила Эви. – Ты оказываешь королю большую услугу.
– Тебе бы это вряд ли понравилось. Я убил сотни людей. Если останешься, тебе придется выслушивать военные донесения. Сообщения о смертях, многие из которых будут от моей руки.
Она немного помолчала.
– А ты не можешь… позволить им сдаться тебе?
– Веденцы здесь не для того, чтобы сдаться. Они испытывают наши силы на поле боя.
– А отдельные люди? Им есть дело до таких причин, когда они умирают?
– Хочешь, чтобы я останавливался и просил сдаться каждого, на кого замахнулся мечом?
– А это…
– Нет, Эви. Это не сработает.
– Ох.
Он встал, ощутив внезапное волнение:
– Давай-ка посмотрим на мальчиков.
Покидая палатку и проходя через лагерь, Далинар едва переставлял ноги, – казалось, они заключены в блоки затвердевшего крема. Он не смел сутулиться, поскольку всегда старался производить впечатление сильного человека, но не мог ничего поделать с тем, что его стеганая одежда была измята и покрыта пятнами от пота.
Земля здесь была плодородной в сравнении с Холинаром. Из густой травы поднимались рощицы крепких деревьев, спутанные лозы покрывали западную сторону скал. Дальше, в Йа-Кеведе, были места, где и шагу нельзя было ступить без того, чтобы у тебя под ногами не извивались лозы.
Сыновья дожидались возле фургонов Эви. Маленький Адолин наводил страх на одного из чуллов, забравшись на его панцирь и размахивая деревянным мечом перед несколькими охранниками, которые послушно хвалили его движения. Он каким-то образом собрал «доспех» из жил и сломанных раковин камнепочек.
«Буря свидетельница, как он вырос!» – подумал Далинар. Когда он в последний раз видел сына, тот еще выглядел малышом и говорил-то с трудом. И вот немногим больше года спустя мальчик четко – и с выражением – расписывал своих павших врагов. Ими были, судя по всему, злобные летающие чуллы.
Он умолк, когда увидел Далинара, а потом взглянул на Эви. Она кивнула, и ребенок спустился с чулла – Далинару трижды показалось, что его сын вот-вот упадет. Но Адолин благополучно справился и подошел.
И отдал честь.
Эви просияла.
– Он спросил, как лучше говорить с тобой, – прошептала она. – Я объяснила ему, что ты генерал, предводитель всех солдат. Он сам это придумал.
Далинар присел на корточки. Маленький Адолин сразу же попятился, потянулся к юбкам матери.
– Боишься меня? – поинтересовался Далинар. – Разумно. Я опасный человек.
– Папа? – выговорил мальчик, держась за юбку одной рукой с побелевшими костяшками, но не прячась.
– Да. Разве ты меня не помнишь?
Мальчик с пестрой шевелюрой нерешительно кивнул:
– Помню. Мы говорим о тебе каждый вечер, когда возжигаем молитвы. Чтобы ты был в безопасности. И сражался с плохими людьми.
– Предпочитаю быть в безопасности и от хороших, – усмехнулся Далинар. – Но возьму, что дают.
Он встал, чувствуя… что? Стыд – из-за того, что не виделся с мальчиком так часто, как должен был? Гордость – за то, как его сын вырос? Азарт все еще клокотал где-то глубоко внутри. Отчего он не рассосался после битвы?
