«Вот буря! – написала Этид. – Черный Шип на самом деле Сияющий? Годы засухи, и теперь они появляются, как камнепочки».
Этид была не очень высокого мнения о тех, кто заработал репутацию завоеваниями, хотя изучение таких людей являлось краеугольным камнем ее научных изысканий.
Разговор продолжался еще некоторое время. Йочи, сделавшись непривычно серьезным, заговорил без обиняков о положении Тайлены. Каждый новый приход Бури бурь наносил тяжелый удар по стране; целые кварталы столицы лежали в руинах.
Ясну больше всего интересовали тайленские паршуны, которые украли корабли, пережившие бурю. Их исход – в сочетании с взаимодействием Каладина Благословенного Бурей с паршунами в Алеткаре – рисовал новую картину того, чем и кем были Приносящие пустоту.
Разговор продолжался, и Этид написала об интересной истории, которую она обнаружила в старой книге об Опустошениях. Потом они принялись обсуждать переводы Напева Зари, в особенности те, которые выполняли ревнители из Йа-Кеведа, опережая ученых Харбранта.
Ясна окинула взглядом библиотечный зал, высматривая мать; та сидела рядом с Шаллан, они обсуждали приготовления к свадьбе. Ренарин продолжал прятаться в дальней части комнаты, бормоча себе под нос. Или, возможно, он разговаривал со спреном? Она машинально принялась читать по его губам.
«…исходит отсюда, – сказал Ренарин. – Где-то в этой комнате…»
Ясна сузила глаза.
«Этид, – написала она, – ты ведь собиралась сконструировать изображения спренов, привязанных к каждому ордену Сияющих?»
«Вообще-то, я в этом довольно далеко продвинулась, – пришло в ответ. – Я собственными глазами видена спрена гранетанцора, когда потребовала, чтобы он показался мне на миг».
«А что с правдоглядами?»
«О! Я нашел упоминание о них, – вмешался Йочи. – Предположительно, спрены выглядели как свет, отраженный на поверхности после того, как он прошел через некое подобие кристалла».
Ясна на миг задумалась, после чего объявила, что ненадолго покидает беседу. Йочи ответил, что ему все равно нужно в уборную. Принцесса соскользнула со стула и пересекла комнату, пройдя мимо Навани и Шаллан.
– Дорогая, я вовсе не хочу на тебя давить, – убеждала Навани. – Но в эти неопределенные времена ты, конечно же, хочешь стабильности.
Ясна остановилась, без особых причин положив руку на плечо Шаллан. Девушка встрепенулась, потом проследила за взглядом Ясны, устремленным на Ренарина.
– Что случилось? – прошептала Шаллан.
– Я не знаю, – пробормотала Ясна. – Что-то странное…
Что-то в том, как юноша стоял, какие слова он произнес. Ей по-прежнему казалось, что без очков он выглядит неправильно. Как совершенно другой человек.
– Ясна! – Шаллан внезапно напряглась. – Посмотрите на дверь!
От тона девушки Ясна втянула буресвет и, отвернувшись от Ренарина, посмотрела на дверной проем. Там стоял высокий мужчина с квадратной челюстью. Он был одет в цвета Садеаса, темно-зеленый и белый. В общем-то, он и был теперь Садеасом, поскольку являлся регентом княжества.
Для Ясны он навсегда останется Меридасом Амарамом.
– Что он здесь делает? – зашипела Шаллан.
– Он великий князь, – напомнила Навани. – Солдаты не могут ему ничего запретить без прямого приказа.
Амарам с царственным видом устремил на Ясну взгляд светлых желтовато-коричневых глаз. Он направился к ней, излучая уверенность – или это было тщеславие?
– Ясна, – заявил он, приблизившись. – Мне сказали, что я найду вас здесь.
– Напомните мне найти того, кто вам это сообщил, – ответила она, – и приказать, чтобы его повесили.
Амарам напрягся:
– Мы можем поговорить наедине, всего лишь минуточку?
– Полагаю, нет.
– Нам нужно обсудить вашего дядю. Разрыв между нашими домами никому не приносит блага. Я желаю преодолеть эту пропасть, а Далинар прислушивается к вам. Ясна, пожалуйста. Вы можете направить его в нужную сторону.
– У моего дяди есть собственное мнение по этим вопросам, и ему не нужно, чтобы я его «направляла».
– Ясна, как будто вы уже этого не делали. Все видят, что он начал разделять ваши религиозные убеждения.
– Что было бы невероятно странно, поскольку у меня нет религиозных убеждений.
Амарам вздохнул, огляделся по сторонам.
– Прошу вас, – попробовал он вновь. – Минутку наедине?
– И не надейся, Меридас. Пошел. Вон.
– Когда-то мы были близки.
– Мой отец желал, чтобы мы стали близки. Не выдавай его фантазии за действительность.
– Ясна…
– Тебе правда лучше уйти, пока никто не пострадал.
Он проигнорировал ее предложение, взглянул на Навани и Шаллан, потом шагнул ближе:
– Все думали, что вы умерли. Я должен был лично убедиться, что с вами все в порядке.
– Убедился. Теперь уходи.
Вместо этого он схватил ее за локоть:
– Ясна, почему? Почему ты все время отказываешь мне?
– Помимо того что ты отвратительный фигляр, достигающий лишь самого низкого уровня посредственности, какой еще аргумент может принять твой ограниченный разум? Я не в силах придумать другую причину.
– Посредственность? – прорычал Амарам. – Ты оскорбляешь мою мать. Ты знаешь, как усердно она трудилась, чтобы вырастить меня лучшим солдатом, какого знавало королевство.
– Да, насколько мне известно, на протяжении семи месяцев в тягости она развлекала каждого военного, какого сумела разыскать, в надежде, что какие-нибудь их качества перейдут к тебе.
Меридас вытаращил глаза и густо покраснел. Неподалеку от них Шаллан ахнула.
– Шлюха-безбожница, – прошипел Амарам, отпуская ее. – Не будь ты женщиной…
– Не будь я женщиной, подозреваю, мы не вели бы сейчас этот разговор. Разве что если бы я была свиньей. Тогда ты был бы заинтересован вдвойне.
Он отвел руку в сторону и шагнул назад, готовый призвать клинок.
Ясна с улыбкой вытянула в его сторону руку, позволив ей окутаться струйками клубящегося буресвета.
– О, Меридас, пожалуйста, дай мне повод. Если посмеешь.
Он уставился на ее руку. Вся комната, разумеется, затихла. Амарам вынудил ее устроить спектакль. Он мельком взглянул ей в глаза, потом развернулся и быстро вышел из комнаты, сутулясь, как будто пытаясь стряхнуть взгляды – и сдавленные смешки – ученых.
«От него будут проблемы, – осознала Ясна. – И куда больше проблем, чем раньше». Амарам искренне считал себя единственной надеждой Алеткара на спасение и был одержим страстным желанием это доказать. Если его предоставить самому себе, он разорвет армии на части, чтобы оправдать раздутое самомнение.
