Веденка пролистала альбом до карты этой части Шейдсмара, которую сама нарисовала. Алетийские реки теперь превратились в полуострова, а море Копий было островом, на его западной части располагался город Селебрант. Реки-полуострова означали, что кораблю, чтобы добраться до города, надо повернуть на запад. Путь судна был отмечен линией.
– Трудно оценить, но я предполагаю, что мы двигаемся быстрее, чем средний корабль в нашем мире. Тем более мы можем идти куда хотим, не беспокоясь о ветрах.
– Значит… еще два дня? – уточнил Каладин, разглядывая ее отметки.
– Более-менее. Продвигаемся быстро.
Он опустил пальцы к нижней части карты и спросил, постукивая по одной из ее отметок:
– Тайлен?
– Да. С этой стороны он будет на краю озера бусин. Можно предположить, что Клятвенные врата там окажутся платформой, как та, которую мы оставили в Холинаре. Но вот как их запустить…
– Я хочу попытаться. Шаллан, Далинар в опасности, и мы обязаны к нему попасть. Нам надо в Тайлен.
Девушка взглянула на Азур, которая настаивала, что это неверное направление.
– Каладин… я не знаю, можно ли доверять твоему видению. Опасно предполагать, что знаешь будущее…
– Я не видел будущего, – быстро возразил Каладин. – Все было по-другому. Я как будто летел по небу с Буреотцом. Просто я знаю… знаю, что мне надо к Далинару.
Шаллан все еще была настроена скептически. Возможно, он слишком эмоционально рассказал им о представлении, которое устроил смотритель маяка.
– Посмотрим, когда доберемся до Селебранта. – Девушка решительно закрыла альбом с картой и скривилась, осмотрев ограждение борта, к которому они прислонились. – Как думаешь, у них есть стулья? Эта изгородь не очень-то удобна.
– Полагаю, нет.
– А как вообще эта штука называется? – спросила Шаллан, постукивая по ограждению. – Палубная стена?
– Не сомневаюсь, они придумали какое-то непонятное морское словечко. На корабле у всего странные названия. Бакборт и штирборт вместо левого и правого борта. Камбуз вместо кухни. Досада вместо Шаллан.
– Я припоминаю одно слово… Парапет? Палубная ограда? Нет, фальшборт. Фальшборт – вот как это называется. – Она ухмыльнулась. – Уткнуться в фальшборт – досадное препятствие, но в конце концов я через него перемахну.
Он тихонько застонал:
– Точно?
– Это месть за то, что ты меня обзываешь.
– Обозвал. Всего один раз. И это была скорее констатация факта, чем объявление войны.
Она легонько ткнула его в плечо:
– Рада видеть, что ты улыбаешься.
– Это была улыбка?
– Каладиновская версия. В этом хмуром взгляде промелькнуло нечто веселое.
Внутри его что-то теплело, когда рядом была она. Все казалось правильным. Это было не так, как с Лараль, его мальчишеским увлечением. Или даже с Тарой, первой настоящей возлюбленной. Это было что-то другое, и он не мог определить что. Каладин лишь знал: он не хочет, чтобы оно прекращалось. Это отталкивало тьму.
– Там, на дне ущелий, – сказал он, – когда мы оба попали в ловушку, ты говорила о своей жизни. О… своем отце.
– Помню, – тихо подтвердила Шаллан. – Во тьме бури.
– Как ты это делаешь? Как ты продолжаешь улыбаться и смеяться? Как ты можешь не зацикливаться на ужасных вещах из прошлого?
– Я их прячу. У меня есть сверхъестественная способность заталкивать подальше все, о чем я не хочу думать. Хотя это… становится все труднее, но с большинством вещей я пока могу просто… – Она замолчала, устремив взгляд перед собой. – Ну вот. Нет ничего.
– Ух ты.
– Знаю, – прошептала она. – Я чокнутая.
– Нет. Нет, Шаллан! Я бы хотел так уметь.
Она посмотрела на него, сморщив лоб:
– Тогда ты чокнутый.
– Как хорошо было бы, сумей я просто выкинуть все это из головы! Клянусь бурей… – Он попытался представить себе такое. Не тратить жизнь на тревоги о том, сколько ошибок совершил. Не слышать постоянный шепот, что оказался недостаточно хорош или подвел своих людей.
– Так я никогда не сумею с этим разобраться, – заметила Шаллан.
– Лучше так, чем потерять волю к жизни.
– Это я себе и твержу. – Она покачала головой. – Ясна говорила, что сила – иллюзия восприятия. Веди себя так, словно обладаешь властью, и чаще всего она и впрямь появится. Но притворство ломает меня на части. Я слишком хорошо притворяюсь.
– Ну, что бы ты ни делала, это явно работает. Если бы я мог запереть плохие мысли и эмоции, с охотой бы так и поступил.
Шаллан кивнула, но замолчала и противилась всем его попыткам снова втянуть ее в беседу.
100
Старый друг
Я убеждена, что Нергаул по-прежнему активен на Рошаре. Рассказы об Азарте, который алети испытывают в бою, слишком хорошо согласуются с древними записями – включая видения красного тумана и умирающих существ.
Из «Мифики» Хесси, с. 140
Далинар теперь вспомнил почти все. Хотя он еще не восстановил подробности своей встречи с Ночехранительницей, остальное было так же свежо, как рана, из которой по лицу стекают капли крови.
Оказалось, в его разуме было гораздо больше дыр, чем он мог себе представить. Ночехранительница разорвала его воспоминания, как старое одеяло, а затем сшила новое, лоскутное. Долгие годы он считал себя цельной личностью, но теперь все старые шрамы открылись, и он увидел правду.
Далинар попытался выкинуть все это из головы, объезжая Веденар, один из великих городов мира, известный своими удивительными садами и роскошью. К сожалению, город был опустошен веденской гражданской войной, а затем – приходом Бури бурь. Даже вдоль облагороженной тропы, специально подготовленной к его визиту, громоздились сожженные здания и лежали груды щебня.
Он не мог не думать о том, как поступил с Раталасом. И потому слезы Эви сопровождали его. И крики умирающих детей.
«Лицемер, – твердили они. – Убийца. Разрушитель».
Воздух пах солью и был наполнен звуками волн, разбивающихся о скалы за пределами города. Как они жили с этим постоянным грохотом? Неужели никогда не знали спокойствия? Далинар старался вежливо слушать, пока люди Таравангиана вели его через сад, полный невысоких стен, заросших лозами и кустарниками. Один из немногих сохранившихся в гражданской войне.
Веденцы любили ухоженную зелень. Они не были утонченным народом; их переполняли страсти и пороки.
Жена одного из новых веденских великих князей в итоге увлекла Навани смотреть какие-то картины. А Далинара привели к небольшой лужайке, где несколько веденских светлоглазых беседовали и пили вино. Невысокая стена на восточной стороне позволяла выращивать здесь всевозможные редкие растения, высаженные свободно, без какой-либо системы, по последней садоводческой моде. Спрены жизни прыгали между ними.
