Шаллан вздрогнула. «Бойся любого, кто утверждает, что может предвидеть будущее».
– Но, – продолжила Азур, – даже если его миссия чрезвычайно важна, это не значит, что моей можно пренебречь.
Шаллан посмотрела на высокую палубу, откуда доносились отголоски переполоха, устроенного Каладином. Азур повернулась, скрестив руки, и вид у нее сделался отрешенный. Она явно хотела побыть в одиночестве, так что Шаллан поплелась обратно к своим вещам. Села у фальшборта, сняла ведро, которым придавила альбом. Страницы затрепетали, демонстрируя разные версии ее самой – и все неправильные. У нее все время получалось лицо Вуали на теле Сияющей или наоборот.
Она взялась за последнее ведро бусин. Нашла рубашку и миску, но следующая бусина оказалась упавшей с дерева веткой. Это напомнило Шаллан о том, как она в прошлый раз очутилась в Шейдсмаре – замерзшая до полусмерти, на берегу океана.
Почему… почему с той поры она не пыталась духозаклинать? Шаллан избегала об этом думать. Она обратила все внимание на светоплетение.
Шаллан игнорировала духозаклинание, поскольку потерпела неудачу.
Потому что боялась. А сможет ли придумать того, кто не боится? Кого-то нового, раз уж Вуаль так и осталась сломленной после той неудачи на рынке в Холинаре…
– Шаллан? – окликнул ее Адолин, приближаясь. – С тобой все в порядке?
Девушка встряхнулась. Как давно она здесь сидит?
– Все нормально. Я просто… вспоминала.
– Хорошее или плохое?
– Все воспоминания плохи, – тотчас же вырвалось у нее, и она отвернулась, краснея.
Адолин сел рядом. Буря свидетельница, его неприкрытое беспокойство раздражало. Она не хотела, чтобы принц о ней беспокоился.
– Шаллан?
– С Шаллан все будет в порядке, – заявила она. – Я ее верну через минуту. Просто я пытаюсь… собрать ее по частям…
Адолин взглянул на страницы с разными версиями ее самой. Потянулся к ней и обнял, ничего не говоря. Это, как выяснилось, и был правильный поступок.
Она закрыла глаза и попыталась собраться.
– Кто тебе больше всего нравится? – спросила она наконец. – Вуаль носит белый наряд, но с ней сейчас проблемы. Она высовывается, когда не надо, а когда надо, ее не дозовешься. Сияющая – та, которая учится владеть мечом. Я сделала ее красивее остальных, и с нею можно поболтать о дуэлях. Но время от времени мне придется быть той, кто умеет плести из света иллюзии. Я пытаюсь придумать, кем бы она могла быть…
– Очи Эш, Шаллан!
– Шаллан сломалась, и я пытаюсь ее спрятать. Это как с треснувшей вазой: ее поворачивают красивой стороной, чтобы скрыть изъян. Я это делаю не специально, но так уж складывается, и я не знаю, как это остановить.
Он крепче сжал ее в объятиях.
– Никаких советов? – допытывалась она, цепенея. – У людей всегда их полным-полно.
– Это ты у нас умная. Я-то что могу сказать?
– Быть столькими людьми затруднительно. Такое чувство, что у меня постоянно меняются лица. Я всем лгу, потому что внутри я другая. Я… это бессмысленно, верно? – Она опять зажмурилась. – Я все исправлю. Стану… кем-то.
– Я… – Он опять прижал ее к себе, когда корабль покачнулся на волне. – Шаллан, это я убил Садеаса.
Она моргнула, потом отстранилась и посмотрела ему в глаза:
– Что?!
– Это я убил Садеаса, – шепотом повторил Адолин. – Мы встретились в коридорах башни. Он начал оскорблять отца, рассказывая об ужасных вещах, которые собирался сделать с нами. И… я не выдержал. Не мог стоять и смотреть на его самодовольную красную морду. Поэтому я… напал на него.
– Значит, все это время, пока мы выслеживали убийцу…
– Это был я. Я тот, кого спрен скопировал в первый раз. Ни на миг я не переставал думать о том, что лгу тебе, отцу и всем. Благородный Адолин Холин, непревзойденный дуэлянт. Убийца. И Шаллан, я… Я не чувствую сожалений. Садеас был монстром. Он неоднократно пытался нас убить. Его предательство стало причиной смерти многих моих друзей. Когда я официально вызвал его на дуэль, он выкрутился. Он был умнее меня. Умнее отца. В конце концов Садеас бы выиграл. Поэтому я убил его.
Он притянул ее к себе еще крепче и тяжело вздохнул.
Шаллан вздрогнула, потом прошептала:
– Ну и молодец.
– Шаллан! Ты же Сияющая. Ты не должна оправдывать такое!
– Я не знаю, что должна. Только уверена, что мир стал лучше после смерти Тороля Садеаса.
– Отцу бы не понравилось.
– Твой отец – великий человек, которому, возможно, лучше не знать всего. Ради его же блага.
Адолин снова вздохнул. Ее голова была прижата к его груди, воздух входил и выходил из легких, и его голос звучал иначе. Более гулко.
– Да… да, возможно, – пробормотал он. – В любом случае думаю, что знаю, каково это – чувствовать, что ты врешь всему миру. Когда ты разберешься, что делать, скажешь мне?
Она прижалась к нему, слушая его сердцебиение, его дыхание. Шаллан чувствовала тепло Адолина.
– Ты так и не сказал, – прошептала она, – кого предпочитаешь.
– Это же очевидно. Я предпочитаю настоящую тебя.
– Но какая она?
– Та, с кем я сейчас разговариваю. Шаллан, тебе не нужно прятаться, не нужно подавлять свою суть. Может быть, ваза и треснула, но это означает, что лишь так она может показать, что внутри. И мне лично нравится то, что внутри.
Так тепло. Уютно. И поразительно незнакомо. Что это за умиротворение? Как называется это место, где нет страха?
Шум сверху все испортил. Отпрянув, она посмотрела в сторону верхней палубы:
– Да что же там устроил мостовичок?
– Сэр! Сэр! Нет, – убеждала морячка, туманный спрен, на ломаном алетийском. – Пожалуйста, нет!
Каладин проигнорировал ее, глядя в подзорную трубу, которую снял с цепи неподалеку. Он стоял на задней части высокой палубы, обыскивая небо. Тот Сплавленный следил за тем, как они покидали Селебрант. Враги найдут их в конце концов.
«Далинар в одиночестве. Окруженный девятью тенями…»
Каладин наконец-то вручил подзорную трубу встревоженной морячке. Подошел капитан корабля в мундире, в котором человеку, наверное, было бы неудобно, и взмахом руки велел спрену удалиться, что она и поспешила сделать.
– Я бы предпочел, – заявил капитан Нотум, – чтобы ты прекратил расстраивать мою команду.
– А я бы предпочел, чтобы вы отпустили Сил, – огрызнулся Каладин, через узы чувствуя ее беспокойство. – Как я уже сказал, Буреотец смирился с ее поведением. Она не совершила никакого преступления.
Спрен сцепил руки за спиной. Из всех, с кем им довелось повстречаться на этой стороне, спрены чести наиболее очевидно переняли человеческие манеры.
