– Высшее благо, – повторил Далинар. – По-твоему, ты можешь говорить о том, что является благом?
– Все, что я сделал, было ради высшего блага, – настаивал Амарам напряженным голосом. – Все без остатка. Прошу тебя. Я знаю, ты собираешься затеять против меня судебную тяжбу. Я предстану перед судом – но давай отложим это, пока Рошар не будет спасен.
Далинар смотрел на Амарама на протяжении долгой и напряженной паузы. Потом наконец перевел взгляд на племянника и коротко кивнул.
– Светлость, трон признает ваш акт о регентстве, – объявил Элокар, обращаясь к Йалай. – Моя мать потребует от вас официальную грамоту, засвидетельствованную и с печатями.
– Уже сделано, – ответила Йалай.
Взгляды Далинара и Амарама скрестились поверх парящей в воздухе карты.
– Великий князь, – наконец проговорил Далинар.
– Великий князь, – ответствовал Амарам, чуть склонив голову.
– Ублюдок, – бросил Адолин.
Далинар заметно поморщился, потом указал на выход:
– Возможно, сын, тебе стоит немного побыть в одиночестве.
– Ага. Ну да. – Адолин высвободился из хватки отца и быстро направился к двери.
Шаллан помедлила лишь мгновение, после чего сунула ноги в туфли, взяла альбом и поспешила следом. Она догнала жениха в коридоре, возле места, где носильщики с паланкинами дожидались женщин.
– Эй, – окликнула она негромко и схватила его за руку.
Он посмотрел на нее, и его лицо смягчилось.
– Хочешь поговорить? – спросила Шаллан. – Такое впечатление, что ты сердишься на него больше, чем до этого.
– Нет, – пробормотал Адолин. – Я просто раздражен. Мы наконец-то избавились от Садеаса, и на его место пришло… вот это? – Он покачал головой. – В юности я смотрел на него с почтением. Когда повзрослел, у меня появились подозрения, но, наверное, в глубине души я все еще хотел, чтобы он оказался таким, как о нем говорили. Кем-то выше мелочности и политики. Истинным солдатом.
Шаллан не была уверена в том, что она думает по поводу идеи об «истинном солдате» как о человеке, которого не заботит политика. Разве причины поступков не важнее?
Воины так не рассуждали. Существовал некий идеал, который она не могла в полной мере постичь, – что-то вроде культа подчинения, заботы лишь о битве и вызовах.
Они подошли к лифту, и Адолин, выловив из кармана самосвет – маленький бриллиант, не помещенный в сферу, – опустил его в щель вдоль перил. Буресвет начал выходить из камня, и балкон сперва задрожал, а потом медленно поехал вниз. Вытаскивая камень, можно просигнализировать лифту остановиться на следующем этаже. Передвигая простой рычаг, можно было задать направление движения.
Они миновали верхний уровень, и Адолин, устроившись у перил, устремил взгляд на центральную шахту с окном вдоль всей стены. Ее называли атриумом, хоть этот атриум и был вытянут на десятки этажей.
– Каладину это не понравится, – проворчал Адолин. – Амарам – великий князь? Мы оба провели недели в тюрьме из-за того, что натворил этот ублюдок.
– Я думаю, Амарам убил моего брата.
Адолин резко повернулся и уставился на нее:
– Что?!
– У Амарама есть осколочный клинок, – объяснила Шаллан. – Я его видела раньше в руках моего старшего брата Хеларана. Он покинул Йа-Кевед много лет назад. Судя по тому, что мне удалось узнать, они с Амарамом сразились, Амарам его убил, а клинок забрал.
– Шаллан… да, клинок. Ты ведь знаешь, как Амарам его добыл, верно?
– На поле боя?
– Украл у Каладина! – Адолин схватился за голову. – Мостовичок настаивал, что спас Амараму жизнь, убив осколочника. А Амарам потом перебил отряд Каладина и забрал осколки себе. Это ведь в общих чертах и есть вся причина, по которой они ненавидят друг друга.
Шаллан почувствовала, как сдавливает горло.
– Ох.
«Спрячь это. Не думай об этом».
– Шаллан, – проговорил Адолин, шагнув к ней. – Почему твой брат пытался убить Амарама? Может, он знал, что великий лорд – продажная шкура? Вот буря! Каладин об этом даже не догадывается. Бедный мостовичок. Все было бы гораздо лучше, позволь он Амараму умереть.
«Отвернись от этого. Не думай об этом».
– Да, – выдавила она. – Ну да.
– Но что твой брат узнал? – снова попытался размышлять Адолин, расхаживая по балкону туда-сюда. – Он что-нибудь рассказал?
– Мы мало разговаривали, – отозвалась Шаллан, чувствуя оцепенение. – Он ушел, когда я была маленькой. Я его толком и не узнала.
Надо сменить тему. Пока она еще могла засунуть это открытие в дальний угол разума. Она не хотела думать про Каладина и Хеларана…
Поездка до нижних этажей вышла долгой и молчаливой. Адолин хотел опять навестить скакуна своего отца, но Шаллан не пожелала стоять без дела и нюхать навоз. Она сошла на втором уровне и отправилась в свои покои.
Секреты. «В этом мире есть вещи и поважнее, – заявил Хеларан отцу. – Важнее тебя и твоих преступлений».
Мрейз что-то об этом знал. Он не делился с ней секретами, как не делятся сладостями с ребенком, хитростью приучая его к повиновению. Однако все, чего он от нее сейчас хотел, – расследовать странные случаи в Уритиру. Это ведь хорошее дело, не так ли? Она бы все равно этим занималась.
Шаллан плутала по коридорам, следуя тропе, вдоль которой работники Себариаля прикрепили к стенам сферные фонари на крючках. Запечатанные и заполненные только самыми дешевыми бриллиантовыми сферами, они не вызывали интереса у грабителей, но и света давали не много.
Ей следовало остаться наверху; в ее отсутствие иллюзорная карта наверняка растаяла. Ее мучила совесть. Нельзя ли как-то научиться закреплять иллюзии? Им ведь нужен буресвет, чтобы существовать…
В любом случае Шаллан хотела уйти с совещания. Тайны, которые скрывал этот город, были слишком увлекательны. Она остановилась посреди коридора, достала свой альбом и пролистала его, вглядываясь в лица убитых.
Рассеянно перевернув страницу, увидела набросок, который не помнила. Серия извилистых, безумных линий, кривых и не соединенных друг с другом.
Она похолодела:
– Когда я это нарисовала?
Узор двинулся вверх по ее платью, остановился под шеей. Загудел – звук был смущенный.
– Я не помню.
Шаллан перевернула страницу. Тут она нарисовала линии, стремящиеся из центра, беспорядочные и хаотичные. Они превращались в лошадиные головы, с которых слезала плоть, их глаза были выпучены, а лошадиные рты – разинуты в крике. Это был какой-то тошнотворный гротеск.
«Ох, Буреотец…»
Пальцы Шаллан дрожали, когда она снова перевернула страницу. Ее она зарисовала дочерна, используя круговые движения, направленные к центральной точке. Глубокая пустота, бесконечный коридор, нечто кошмарное и непознаваемое.
