В-третьих, даже если условное принятие давало бы результаты, нам пришлось бы в очередной раз рассмотреть все его скрытые издержки, то есть широкие, глубокие и длительные последствия стратегии, которая на первый взгляд кажется эффективной. Даже если бы компромисс существовал, минусы условного принятия почти наверняка перевешивали бы плюсы, то есть возможность добиться большего. Эти минусы с пугающей ясностью проявили исследования, описанные в главе 1 и главе 2. Даже если те студенты вуза действительно учились усерднее в отчаянной попытке завоевать расположение взрослых (см. выше и также выше), мало кто согласится, что в итоге испытывать неприязнь к родителям и постоянно чувствовать себя виноватыми, несчастными и несвободными — адекватная плата за успех. Если бы люди получали безусловную любовь, вынуждены были бы они по-прежнему добиваться успеха? Каждый, кто понимает, что значит быть несвободным, ответит: «Давайте надеяться, что нет!»
Но если люди не вынуждены, это вовсе не означает, что они не могут добиться успеха. Это и есть мой четвертый и окончательный ответ: как и в случае с конкуренцией, выясняется, что компромисса на самом деле не существует, поскольку условное принятие обычно не работает даже для достижения близкой цели — более высоких показателей успеха. В лучшем случае его эффективность ограничена отдельными людьми, конкретными задачами и заданными обстоятельствами.
Те, кто считает иначе, опираются на ряд ошибочных предпосылок. Прежде всего они предполагают, что у людей, которые более-менее уверены в своей компетентности, нет оснований для выполнения каких-либо задач. Однажды я слышал такой довод в пользу этой точки зрения: «Человек всегда старается предпринимать минимум усилий — это заложено в его природе». Такое предубеждение опровергает не только ряд исследований, но и целая отрасль психологии, изучающая мотивацию
[121]. Совсем наоборот, счастливых и удовлетворенных людей трудно остановить в их стремлении узнать больше о себе и мире или сделать работу, которой они могли бы гордиться. Желание делать как можно меньше — отклонение от нормы, признак неблагополучия. Легко предположить, что человек, испытывающий такое желание, чувствует опасность и пытается как-то устранить ее последствия. Или поощрения и наказания заставили этого человека потерять интерес к своему занятию, или дело в том, что он (возможно, не без оснований) воспринимает конкретную задачу как бессмысленную и скучную.
Представьте, что ребенок делает «необходимый минимум» в школе. Это, как мы уже видели, может оказаться примером самостоятельного гандикапа. (Его заставили почувствовать себя глупым, поэтому он прекратил прилагать какие-либо усилия, убедив себя, что, если бы постарался, мог бы добиться успехов.) Это способно оказаться радиоактивным осадком внешней мотивации: ребенок гонится за высокими оценками и понимает, что имеет больше шансов получить их, работая с хорошо знакомыми темами. Или дело в том, что вместо изучения важного и полезного он должен закончить очередную скучную таблицу или прочитать еще одну главу тоскливого учебника. Несомненно, мы могли бы придумать и другие объяснения, почему он делает так мало, как только может сойти ему с рук. И каждое из этих объяснений поднимает вопросы о том, что происходит в его школе или семье. Оснований полагать, будто эта реакция — неизбежное следствие человеческой природы, просто не существует.
Как я уже отмечал, дети, которых любят безусловно, более склонны так же безусловно принимать самих себя. Но это могло бы волновать нас, только если бы мы путали положительную самооценку с высокомерием и самодовольством. Человек, верящий в себя, поддерживающий глубоко внутри убежденность в том, что он хорош, не будет сидеть сложа руки. Нет ни малейших доказательств, что безусловная самооценка способствует лени, а чтобы иметь высокие стандарты, вы должны чувствовать себя неуверенно и изо всех сил стараться им соответствовать. Наоборот, люди, которые знают, что любимы независимо от их достижений, нередко добиваются довольно многого. Принятие без условий помогает им развить здоровую уверенность в себе, ощущение того, что рисковать и пробовать новые вещи не опасно. Из глубокого удовлетворения рождается отвага достижения.
Это ведет нас к другому, тесно связанному с первым набору допущений, которые сделаны сторонниками условного принятия. Oни полагают, будто для действия необходима тревожная энергия вечной неуверенности и страх неудачи побуждает людей совершенствоваться. Трудно представить точку зрения, более отличающуюся от всего, что нам известно о мотивации и обучении. Возможно, нам бы хотелось, чтобы дети быстро восстанавливались после неудачи, но это не значит, что они так и делают. Намного вероятнее, при прочих равных условиях, что они предполагают такую же ситуацию с аналогичной задачей в будущем. Это ожидание может запустить самосбывающееся пророчество: дети чувствуют себя некомпетентными и даже беспомощными, и это заставляет их действовать так, чтобы подтвердить свою правоту. Кроме того, они начнут выбирать более легкие задания и будут менее заинтересованы в любой деятельности
[122]. Даже те исключительные дети, которые после неудачи действительно стиснут зубы и будут трудиться в два раза упорнее, делают это чаще всего потому, что испытывают тревожную компульсивную потребность восстановить свою самооценку, а не потому, что им нравится учиться. Таким образом, даже если им удастся понять то, что они читают сегодня, они могут не захотеть читать завтра.
Это очень простая и очевидная истина: бояться поражения — вовсе не то же самое, что стремиться к успеху. Более того, первое мешает второму. Мы уже видели веские доказательства того, насколько условное воспитание и условное чувство собственного достоинства вредны для психического здоровья. Добавлю: они также непродуктивны. Как указали два исследователя, они ведут к «преодолению и самовосстановлению, которые ориентированы на эмоции, а не на проблему». Другими словами, вы так заняты, пытаясь пережить последствия неудачи, что не остается времени и энергии на шаги к успеху.
