– Я понимаю, вы, наверное, обескуражены такой просьбой, – говорит она. Ее голос струится водой, огибающей все преграды. – Но поверьте мне, я не доставлю вам особых хлопот! Я очень быстро все схватываю, у меня отличная память, и мне не нужно повторять дважды, и я умная, правда, мне от вас почти ничего не надо, только чтобы вы немного помогли и направили меня в нужную сторону, и я…
– И вы очень много болтаете, – перебивает Теодор. Он не хочет слушать бессвязные речи этой юной особы и с удовольствием прервал бы ее куда более резкими словами. Но за ними стоит Генри Карлайл, а выглядеть в его глазах грубияном Атлас не желает.
– Да, вы правы, – тут же соглашается девушка. Поправляет волосы, прикусывает губу. Смотрит на него, не отводя глаз, и Теодор ничего не может с этим поделать – она кажется ему неуловимо знакомой, хотя все утро он отговаривал себя от этой грезы.
– Я не учитель и не наставник, – повторяет Теодор. – За этим лучше обратиться к моему другу, Бену Паттерсону. Но вы, как я понимаю, не интересуетесь медициной и биологией, а ничего другого я предложить вам не могу.
– Знаю, – кивает она и прямолинейно добавляет: – Я уже говорила с мистером Паттерсоном сегодня утром. Он сказал, что вы мне поможете…
Теодор шумно втягивает носом пропахший жареным мясом воздух. О, он убьет Бена!
– …Но, видимо, ошибся. Да?
– Да.
Ему стоит огромных усилий не раскрошить керамическую чашечку, все еще покоящуюся у него в ладони. Девушка вздыхает и протягивает ему руку.
– Что ж… Позвольте хотя бы угостить вас ужином. Папа приготовил индейку по своему фирменному рецепту, вы не можете от нее отказаться.
И вот он сидит напротив девицы Карлайл и, надо отдать должное Генри, ест потрясающе аппетитную индейку под винным соусом. И уговаривает себя, что согласился только из-за смотрителя. Теодор уважает Генри и хочет сохранить с ним дружеские отношения, если их отношения вообще можно назвать таковыми.
А его дочь, сидящая напротив, только раздражает.
– Вы специально встретились с Беном? – спрашивает Теодор, не поднимая головы от своего блюда. Девушка не отвечает, и ему приходится бросить на нее короткий взгляд. – Клем…
Оказывается, произнести это имя труднее, чем он думал. Что ж, значит, девица обойдется без него.
– Нет, мы совершенно случайно пересеклись в фойе университетской библиотеки. Он говорил с кем-то по телефону, упомянул ваше имя, и я подошла спросить про вас.
Теодор медленно опускает вилку и хмурится.
– Папа рассказывал, что вы самый большой знаток ирландской мифологии, а значит, и фольклора, – добавляет она. Теодор замечает, что говорит она все тише и тише – значит, не уверена в себе или своих словах, что ему только на руку. Будь она упертой, как ее отец, хлопот было бы больше.
– При всем уважении, – кивает он в сторону Генри, – ваш отец забыл упомянуть, что, несмотря на мои личные интересы к кельтской культуре, делиться знаниями с кем бы то ни было я не собираюсь. Повторяю, миледи, я не учитель.
За столом повисает неловкая тишина. Теодор кожей чувствует смущение Генри и недоумение его дочери. Бен бы уже рвал на себе волосы, извинялся всеми возможными способами и предложил бы выпить по чашке чая, будь он неладен. Теодор, слава Морриган, смехотворной любви к «Эрл Грею» не испытывает.
– Миледи? – насмешливо повторяет девушка. Они с Генри переглядываются так, словно читают мысли друг друга, и оба одинаково лукаво улыбаются. – Из какого вы века, мистер?
Теодор делает глоток воды, как вдруг кашляет и проливает на себя полстакана. Генри вскакивает, чтобы принести полотенца, девушка, охнув, отнимает у него тарелку. Ее руки с парой колец на пальцах мельтешат перед глазами Атласа, пока вода медленно стекает с края стола.
– Мы сегодня так уже не говорим… – хмыкнув, улыбается она. Теодор сминает в руке влажную салфетку и молчит.
– Да, – соглашается вернувшийся Генри, – верно, не говорим! Но, может, должны?
Они с дочерью снова смотрят друг на друга, будто находятся здесь вдвоем, а потом девушка оборачивается и смотрит прямо на Теодора, и он не успевает отвести глаз.
– Может, должны… – задумчиво повторяет она. Забирает из его рук промокшую салфетку и наконец отодвигается.
Генри ставит на освободившийся стол горячий пирог. От него пахнет лимоном и корицей. Теодор начинает думать, что слишком задержался в этом гостеприимном доме.
– Прошу прощения, – с неохотой вспоминая уроки Бена, говорит он и в очередной раз мысленно недоумевает, как вообще можно было согласиться на этот вечер. – У меня много дел.
– Но, мистер Атлас!.. – восклицает девица. – А как же…
– Мы уже все разъяснили с вами, мисс, – отрезает Теодор и спешит добавить, предупреждая вопрос: – И я не ем сладкое.
Она поджимает губы. Оборачивается к Генри – видимо, за поддержкой, но тот пожимает плечами и, все еще слабо улыбаясь, прикрывает глаза. То-то же.
– Что ж… – Теодор встает со стула, хлопает себя по коленям, обтянутым узкими темными брюками, и тут же кривит губы, поймав себя на этом ненужном заправском жесте. – Спасибо за ужин.
Он направляется к выходу, огибая девицу, словно ее тут и нет, и оборачивается уже в дверях.
– Мне жаль, что ваши усилия не оправдались, мисс, но эта затея с самого начала была провальной, так что не корите себя.
Атлас кивает стоящему у раковины Генри, мажет по лицу его дочери косым взглядом и выходит. Клеменс остается стоять на месте и слышит, как сердито хлопает входная дверь.
– Я не понимаю, – кусая губы, произносит она, – я обидела его? Когда я успела ему не понравиться, если мы толком и не поговорили?
Генри качает головой.
– Я говорил тебе, Бэмби, мистер Атлас не из тех, кто с радостью идет на контакт. Он не особо любит…
– Людей? Это видно.
Клеменс скрещивает на груди руки в манерном жесте, который переняла у матери, – она злится. Генри ставит грязные тарелки в раковину, молчит и делает такой вид, будто это был обычный ужин, а Клеменс расстраивается еще больше. Почему только она придает значение тому, что ее отверг, возможно, лучший кандидат на роль наставника? При всем уважении и любви к своему отцу, она не может сказать, что Генри поможет ей так, как мог бы помочь Теодор Атлас.
– Ему понравилась твоя Офелия, – говорит вдруг Генри.
– А?
Он смотрит на дочь, щуря голубые глаза, и улыбается одними уголками губ. Клеменс охает.
– Правда? – спрашивает она, не скрывая радости. – Значит… Пап, я сейчас вернусь!
Она убегает, на ходу хватая ключи от машины с полки в коридоре.
– Не ешь пирог без меня, я скоро!
