Ему не нравится то, что он слышит. Она не пытается объяснить свои слова и только смотрит на него полупрозрачными зелеными глазами, от которых не скрыть ни одной мысли.
Когда Несса возвращается в дом, вдоволь насмотревшись у обрыва на набегающие кудрявые волны, Серлас мучается с заржавевшей застежкой на воротнике старого камзола.
– Давай помогу, – говорит жена, протягивая к нему тонкие пальцы раньше, чем он успевает ответить.
– Не стоит, я…
Но Несса уже подходит, встает рядом – так близко, что от резкого выдоха Серласа прядь русых волос падает ей на лоб. От Нессы пахнет свежими травами и чаем. Сегодня она выглядит бледнее обычного.
– Надо было поторговаться еще с этим портняжкой за испорченную застежку! – вполголоса ругается она, пока Серлас рассматривает морщинку на ее лбу. Хочется накрыть ее рукой, стереть с лица. Успокоить жену. Почему она так бледна?
– Что-то случилось? – тихо спрашивает он, одновременно пугаясь того, что они ведут разговор так близко друг от друга, и желая получить ответ, а не очередную недомолвку. Он замечает куда больше, чем ей кажется, но ему приходится играть роль, которую она для него приготовила. Тихий, послушный Серлас. Спасенный во имя жизни на отшибе маленького города в доме женщины, которую знает лучше себя самого.
– Все в порядке, – отвечает Несса.
Ее рука скользит по вороту его камзола и осторожно касается скулы. Темная щетина колет ей пальцы.
– Все в порядке, – повторяет она и улыбается, поднимая глаза. – Куда ты собрался?
Серлас смотрит на нее и хмурится, отлично зная, как не любит она видеть его сердитым.
– Дров почти не осталось. А у коровы кончается сено. Я хотел бы сходить до перелеска на юге: говорят, там рядом хорошее поле.
– Зачем тогда тебе этот камзол? – смеется Несса. – В нем трудно будет работать.
Серлас отворачивается и делает шаг назад. Так звонко она насмехается, а ему не обидно – больно видеть, как на ее изможденном лице вспыхивает улыбка. Сердце сжимается до рези в груди, так что он сердито смахивает волосы и хватает с крючка старую шляпу, которую Несса принесла ему из города неделю назад.
Вот бы взять в свои ладони ее лицо и смотреть, как она улыбается. Вечно. Чтобы не видеть бледность ее щек и не гадать, что творится с ней уже не первый день.
«Все в порядке, Серлас!» – отмахивается Несса и торопится занять его и себя домашними хлопотами, веря, что это отвлечет его от ненужных мыслей. Беспокойных мыслей.
Серлас думает наведаться в город к знахарке – на свой страх и риск в одиночку посетить ее дом и выпытать у старушки, какие снадобья она дает Нессе и от какой хвори спасает.
– Не задерживайся слишком долго, хорошо? Сейчас рано темнеет. – Жена провожает его до порога и на прощание кладет ладонь на спину; пальцы легко проходятся по острым углам лопаток, и их тепло ускользает, как мимолетный ветер.
Серлас уходит, не оборачиваясь. Впервые он не говорит ей всей правды, страшась, что Несса вновь попытается утаить от него самое важное.
До города ему приходится идти около получаса. Он старается успеть до заката: быстро минует то самое поле, где на обратном пути собирается скосить немного травы для коровы – здесь же приходится бросить косу в надежде, что сегодня никто уже не явится, – и спешит дальше, то поднимаясь, то спускаясь по узкой тропке.
Дорога ведет его вдоль берега, потом сворачивает направо и огибает вековой дуб – широкая крона отбрасывает тень, которая на закате дотягивается до главных городских ворот. Изумрудные листья шелестят на ветру, словно вторят сердитым шагам Серласа, когда он проходит мимо. Скорее, скорее. Справиться бы с делами до темноты, чтобы Несса не волновалась.
По главной улице он идти не решается – сразу за воротами сворачивает налево, в подворотни, и тени косых домов скрывают его от посторонних глаз, пока узкий проулок не приводит в тупик.
Теперь он заперт между высоким забором из частокола, неприметной дверью в неизвестном доме и покосившимся зданием старой городской таверны, чей хозяин давно разорился, но продолжает спаивать бедняков. Серлас оборачивается, подумывая, не вернуться ли назад, но его вдруг прошибает холодный пот и охватывает паника, словно его преследуют. Однако за спиной никого нет, а впереди только зеленый узор плесени на старом доме – он здесь один, бояться нечего и некого. Но беспокойство терзает Серласа еще несколько мгновений, которых хватает, чтобы принять решение.
Он толкает плечом первую попавшуюся дверь и входит внутрь, оказываясь в капкане терпкого дыма, стойкой вони дешевых духов и пота, – так пахнут продажные женщины, которые ходят по тавернам и соблазняют мужчин откровенными нарядами из блестящих тканей и кружев, развратным видом и голодными взглядами.
Серлас никогда не бывал в борделях, но сомнений все меньше – это продажный дом, приютившийся прямо под боком гнилой таверны старого Джимми. Теперь ясно, как старик держится на плаву и чем торгует вместо хорошего джина.
Серлас стоит посреди безлюдной комнаты с одиноким креслом, стулом и столиком, виднеющимися из-за траченного молью бархата в дальнем углу. Ему здесь не нравится. Душно, пыльно, крепко пахнет телами нескольких сотен людей сразу. От смеси запахов кружится голова, все пространство кажется затянутым в кричаще-алое сукно. Серлас отступает обратно к двери и неуклюже спотыкается о ковровую дорожку.
– Не убегай, раз пришел, господин, – раздается вдруг из скрытого шторой угла. Серлас испуганно ахает, подавляя трусливое желание развернуться и сбежать самым несвойственным мужчине образом.
– Простите за вторжение, – говорит он. Тяжелая ткань скрывает говорящего, и Серлас не может его видеть. По низкому голосу с хрипотцой, присущей курильщикам табака, ему кажется, будто это мужчина.
Штора сдвигается в сторону, и в свете трех слабых настенных ламп становится различима фигура женщины средних лет.
На ее смуглом лице выделяются чернющие глаза. Она смотрит на Серласа и улыбается ярко накрашенными пухлыми губами. Напудренная, чтобы скрыть многочисленные морщины на лбу и шее, она будто с трудом втиснута кем-то в платье из потертого бархата винного цвета и обернута узорчатой цветастой шалью. Смоляные волосы собраны в пышный узел на макушке, и оттуда выбиваются спутанные пряди. В ушах, на запястьях и пальцах – позолоченные кольца.
– Не извиняйся, господин. За поиски пути прощения не просят.
Серлас обескураженно смотрит на нее в ответ. Продажных девиц он видел, хоть и издалека – ближе подходить боялся, не хотел привлекать к себе их интерес. Но на подобных женщин эта совсем не похожа.
– Я забрел сюда случайно, – бормочет он и мнет в руках свою потрепанную шляпу, поля которой были истерзаны еще до того, как он стал ее владельцем.
– Все так говорят, – ухмыляется женщина. – Да только господин не из их числа. Тебя сюда ноги привели не случайно.
