Она не успевает придумать еще одну возмутительную причину – Теодор, нетерпеливо простонав, совсем не по-джентльменски хватает ее за плечо. Клеменс распахивает глаза в невольном испуге, но он вдруг запускает пальцы в ее волосы и осторожно вытаскивает из уже растрепанного пучка одну тонкую шпильку.
– Это совсем мне… – икает Клеменс и слышит в замочной скважине характерный щелчок. Умелые руки ее спутника только что взломали винный погреб мистера Стрэйдланда, самого большого скряги их маленького городка.
– Неужели вам совсем не интересно, мисс Карлайл? – с победной ухмылкой спрашивает Теодор и толкает тяжелую дверь, которая послушно впускает его внутрь с тихим скрипом.
Он сумасшедший, а ее ждет срок за взлом и проникновение – или же наказание от матери. И неизвестно, что хуже. Вздохнув, Клеменс делает шаг вслед за Атласом.
«Если сюда еще не съехалась вся полиция округа, значит, Стрэйдланд не особо охраняет свои винные запасы, верно?» – думает она, пока ее босые ноги нащупывают опору. Полумрак погреба рассеивается, как только в дальнем его углу Теодор находит цепочку от светильника.
Свет вспыхивает лениво и как-то тускло, словно лампа устала еще до появления гостей. Клеменс замечает несколько бочек и деревянные ящики с откинутыми крышками, в которых, заботливо укрытые сеном, лежат пыльные бутылки. Ахнув от неожиданности, она идет вдоль полок – на крепких деревянных полках покоятся годы – десятки лет, закупоренные в стеклянные сосуды и запечатанные так давно, что от дат кружится голова. Тысяча девятьсот шестьдесят третий. Тысяча девятьсот восемьдесят пятый. Девяностый. Совсем непыльная колба «Монраше».
– Неплохой был год, – неожиданно комментирует Теодор. Клеменс вздрагивает и оборачивается. В неровном свете единственной лампы лицо мужчины кажется ей старее лет на сто пятьдесят. Невольное видение стирается, как только Теодор кивает на полку.
«Бароло» урожая тысяча девятьсот шестьдесят девятого года. Красное сухое.
– Нил Армстронг, Эдвин Олдрин и Майкл Коллинз совершают первую посадку на Луну, – декламирует Клеменс, подражая голосу диктора из старого радиоприемника. – Один маленький шаг для человека и огромный скачок для человечества.
– Американские войска покидают Вьетнам, мы несем большие потери, – возражает ей Теодор. Его хриплый голос становится заметно ниже, когда он внезапно говорит: – Впервые тогда подорвался на мине.
Клеменс оборачивается, выдыхая облачко пара, – здесь, в погребе, прохладно настолько, что ее кожа покрылась мурашками, а руки и ноги заледенели. Клеменс смотрит на Теодора снизу вверх, не понимая, кого видит перед собой – живого человека или призрака, явившегося сюда ради какой-то неясной цели.
– Ну и каково это – взорваться? – Вопрос соскальзывает с ее замерзших губ совершенно некстати, и не его она хотела задать. Но как не поддержать странноватую игру в прошлое, когда ее заводит сам Атлас? Искушение слишком сильно́, чтобы ему противиться, ведь правды она все равно не услышит.
– Не больнее, чем видеть смерть, – отвечает Теодор. В тусклом свете погреба его глаза кажутся не карими, а темно-серыми, блеклыми. Будто их заволокло пеленой, и он утратил зрение.
– Вы были на войне? – кусая губу, хмурится Клеменс. Атлас глядит на нее и вдруг фыркает.
– Шестидесятые, Вьетнам, американская кампания.
Клеменс хочет возразить, но он на этом не останавливается.
– Вторая мировая, английский полк, потом американский в Японии. Странно было спасать жизни. Я ведь пытался умереть.
Теодор погружается в себя и почти натурально вздыхает, так что Клеменс остается только гадать, как в столь угрюмом скрытном человеке уживается фанатичная любовь к столь театральным представлениям. Он ведь даже не улыбается, почти никогда не улыбается, только кривит губы в саркастичных ухмылках, обещающих один яд и оскорбления.
– Вы чертовски загадочная личность, мистер Атлас, – качает головой Клеменс.
– Отнюдь, мисс Карлайл. Я весь – открытая книга.
– Если так, то на очень древнем кельтском языке, который мне не прочесть, как бы я ни пыталась! – парирует она и улыбается.
Ответной улыбки она так и не дожидается: Теодор, если и собирается что-то сказать, отворачивается и отходит. Момент упущен, скорлупа спокойствия разбита одним резким движением. Клеменс едва слышно вздыхает.
– Вы все еще думаете, что здесь есть тайная дверь к сейфу с картинами? – спрашивает она. Несколько дерганый Теодор не отвечает.
Ей приходится подождать, пока он, борясь с упрямством, изучит каждую полку в тесном темном погребе, прежде чем поймет, что сделал ставку не на ту дверь.
– Мы зря сюда влезли, – вздыхает Клеменс. – Если бы Стрэйдланд держал свои сокровища под землей – в чем я очень сомневаюсь, – то поставил бы более крепкие замки. И систему охраны. И сигнализацию, от которой бы уши закладывало.
Теодор поворачивается к ней с видимым равнодушием и наконец-то смотрит прямо в глаза.
– Ваши умственные способности, мисс, увы, блекнут на фоне вашей поразительной болтливости, – сварливо отзывается он, после чего идет к выходу, отряхивая брюки от пыли и сухих травинок из винных ящиков.
Фыркнув, Клеменс направляется следом за ним.
– Никто не упрекает меня в том, что я много говорю, кроме вас, – бросает она, но тот даже не оборачивается.
Они выбираются из погреба и слепо щурятся: наверху стемнело, тусклый фонарный свет до места их преступления не дотягивается, и они продолжают оставаться никем не замеченными. Клеменс с облегчением думает, что сегодня тюремная решетка ей не светит.
– Наверное, это о чем-то говорит, и вы могли бы сделать выводы, – отвечает Теодор на ее последнюю реплику, пока его руки умело возятся со взломанным замком. Подумать только, они проникли в чужие владения без спросу!
– А я и сделала, – кивает она. – Вы не любите людей, с которыми приходится использовать больше чем пару слов.
– Поразительная наблюдательность, – язвит Теодор. – А теперь, пожалуйста, возьмите меня под руку и замолчите. Мы гуляем.
Они возвращаются неспешным шагом. Клеменс приходится ухватиться за локоть и плечо своего ворчливого спутника, потому что ноги совсем окоченели и она почти их не чувствует. Когда странная пара появляется в доме, их встречает внезапная тишина.
– Атлас! – раздается скрипучий голос Стрэйдланда, и сам хозяин сегодняшнего вечера появляется перед ними с бокалом вина. – Я уже подумал было, что ты снова хочешь украсть одну из моих картин!
– Я никогда не хотел украсть ни одну из твоих картин, чванливый старик, только взглянуть…
– Замечательная выставка, мистер Стрэйдланд! – прерывает Теодора Клеменс. – Мистер Атлас и я немного заблудились в вашем чудном доме, а потом просто вышли подышать свежим воздухом. У вас прекрасный сад!
Стрэйдланд мгновенно делается приветливее.
