– Я беру с собой Саймона, – бурчит Теодор.
– О, я уверен, что он просто счастлив от перспективы провести с тобой целый день! – фыркает Бен. – Клеменс, если вас не пугает компания этого угрюмого глупца, то он с радостью – верно, Теодор? – прокатится с вами.
– Нет, не верно, я…
– Вот и славно, – понижая голос, продолжает Паттерсон. И, не глядя уже на Атласа, кивает девушке. – Он будет рад, Клеменс, поверьте мне. Значит, в понедельник?
Ошарашенная напором Бена не меньше самого Теодора, Клеменс кивает и, слабо улыбнувшись, уходит из антикварной лавки.
Теодор вовсе не будет рад. Но его гложет чувство вины, такое непривычное и гадкое, что ему ничего не остается, кроме как обреченно вздохнуть и согласиться с Беном. Саймон же все равно не собирался с ним ехать.
Атласу не дает покоя мысль, что странная девушка Клеменс Карлайл всегда оказывается на шаг впереди него. И именно это вызывает интерес – такой сильный, что он готов признать: порой он терпит ее компанию и по собственной прихоти, а не по принуждению.
13. Биполярное расстройство
За день до разговора с Теодором.
Клеменс ждет Шона в самом ирландском пабе их самого крохотного города южной Англии. Если он опоздает, как и раньше, на час или два, ей придется уйти, так его и не дождавшись. Клеменс с подозрением косится на официанта – светловолосого долговязого парня с жилистыми руками, одетого в грязно-зеленую футболку. Он тоже наблюдает за ней вполглаза, пока протирает столики в другом конце зала. Приходится напоминать себе, что ей, черт возьми, не одиннадцать лет, чтобы пугаться каждого незнакомца.
К сожалению, неприятное чувство, будто за ней следят, не покидает ее ни на минуту. Возможно, она сама накручивает себя из страха, что в любой момент в паб может заявиться Теодор, заметить ее, пристроившуюся в самом неприметном углу, и… О том, как она будет выкручиваться, Клеменс старается не думать. Будет непросто.
Непросто? Будет сложнее, чем прыгнуть с парашютом, написать второй диплом, объездить полсвета в погоне за картинами, поговорить с матерью!..
Если Шон не появится в ближайшие пятнадцать минут, она сбежит из паба через черный ход.
Но он входит в заведение вместе с парой престарелых любителей пива. На нем вечно потертые джинсы, старая кожаная куртка и растянутая рубашка поверх футболки. Он оброс еще больше: серо-русые волосы спадают на лоб, закрывая даже глаза. Клеменс облегченно вздыхает, когда видит его, хотя сказать, что ее друг в порядке, не решается.
– Какого черта, Шон? – вместо приветствия бросает она. – Ты что, не в курсе, что это место вообще не создано для наших с тобой посиделок?
– У-у, притормози, мелкая, – тянет Шон фальшивым фальцетом. Он падает на деревянный стул напротив Клеменс, показывает бармену два растопыренных пальца и только потом переключается на подругу. – Чего такая нервная? Слезла с таблеток?
– Очень смешно, – фыркает Клеменс. – Ты опоздал. Назначил встречу в пабе. В пабе, Шон! Глупее было бы только транспарант повесить на грудь с заявлением: «Теодор Атлас, я слежу за тобой»!
– Что было бы чистейшей правдой! Да не кипятись ты. Не придет сегодня твой прекрасный принц.
Клеменс проглатывает заготовленную фразу. Подозрительно щурится.
– А вот рот лучше держать закрытым, – покосившись на нее, роняет Шон. И, едва получив увесистую кружку пива от молчаливого рыжебородого бармена, добавляет: – Ты всегда такая дерганая, или это на тебя Англия дурно влияет?
Клеменс предпочитает пропускать псевдоостроумные фразы своего давнего друга-по-интересам мимо ушей – без подобной выдержки их общение не продлилось бы дольше месяца – и усмехается, видя перед собой такую же пивную кружку.
– Я за рулем. Откуда ты знаешь, что он не придет?
– Большое упущение с твоей стороны, малышка Клеменс. Не знал, что ты такая ханжа.
– Шон.
– Да-да. – Он делает большой глоток и утирает пену с губ рукавом потертой черной куртки. – Твой мистер Атлас разбирается с документами, сам полчаса назад видел. Он и его приятель Бе-енджамин укатили в Лондон, похоже.
Клеменс сердито поджимает губы. Окидывает Шона строгим взором.
– Ты тоже за ним следишь, что ли?
Вместо ответа молодой человек красноречиво молчит и смотрит на Клеменс, как на глупышку. Она знает его уже десять лет, но всего третий раз видит вживую – и третий же раз мечтает раскрошить об его голову какую-нибудь старинную вазу. Шон сочетает поразительное равнодушие с фанатичной увлеченностью, и оба этих качества скручиваются в единый узел, когда речь заходит об интересах Клеменс.
Это странно. Это непонятно. Это выводит из себя хотя бы тем, что она понятия не имеет, станет ли сейчас Шон смеяться, выкинет ли очередной трюк и покинет ее в три секунды или же вытрясет из нее всю душу, внезапно пожелав узнать все-все-все, что сама она знает о Теодора Атласе.
– Ты просила подмечать детали, – манерно растягивая слова, говорит он, – и я подметил. И если бы ты была внимательна, то поняла бы, что и место встречи сегодня я подобрал специально для тебя. Этот паб – любимое пристанище твоего кумира.
– Он не мой кумир! – привычно огрызается Клеменс. – Большое дело, Шон, выяснить, в каком пабе обретается последний ирландец города – он у нас один.
Ее неказистый друг обиженным не выглядит. Пожимает плечами, отводит взгляд, будто теперь она ему совсем не интересна, и продолжает тянуть свое пиво. Клеменс смотрит, как по ее бокалу стекает капля воды. В голове крутится миллион вопросов, но она молчит, сцепляет пальцы в замок и кладет руки на стол.
Она познакомилась с Шоном, когда ей было тринадцать, а ему – семнадцать. Тогда маленькая Клеменс не успела еще обзавестись друзьями, говорящими без надоедливого акцента с каркающей «р», и все свое свободное время проводила в интернете. Там они и пересеклись. Сейчас Клеменс двадцать три, а Шону…
– Все еще удивительно видеть тебя, – признается она, даже не задумываясь, услышит ее приятель или нет. Но Шон блаженно щурится и косится на нее, не поворачивая головы. – Не могу поверить, что в свои тридцать ты выглядишь на двадцать. Ты что, пьешь кровь младенцев?
– Эй! – дергается он. – Мне почти тридцать, не перегибай!
– Хорошо, – послушно кивает Клеменс. – В свои почти тридцать ты выглядишь на почти двадцать.
С этим заявлением Шон неожиданно не спорит. Хмыкает, допивает пиво и тянется за кружкой подруги.
– Ты не будешь, да? Старый добрый «Гиннесс» все же предпочтительнее детской крови.
Клеменс открывает рот в недоумении – и тут же его закрывает. Разговоры с Шоном всегда выходят двухфазными: приходится задавать по два вопроса, слушать два ответа, ждать сразу двух реакций на свои слова – и почти все время они оказываются противоположными ее ожиданиям и друг другу. Одно время Клеменс всерьез полагала, что у ее странного приятеля прогрессирующее биполярное расстройство. Но эта мысль испарилась до того, как мозг принялся анализировать поведение молодого человека.
