Потому что от него она узнает такие вещи, что с легкостью могла бы закрыть глаза и на шизофрению.
– Итак! – Шон хлопает по столу ладонью, привлекая внимание немногочисленных дневных посетителей паба и молчаливого бармена. – Он Тот Самый, да?
Тот Самый. Нарицательное прозвище, выведенное заглавными буквами, Клеменс помнит еще по их с Шоном переписке, когда она жила во Франции, а он – где-то в Европе. Когда у Того Самого не было ни лица, ни имени, Шон называл его только так, и Клеменс не знала, шутит он или же воспринимает ее фантазии всерьез. Сейчас, казалось бы, от этих сомнений не должно было остаться и следа. Но приятель умеет вывернуть любое свое слово так двояко, что приходится напрягать мозг. Как сейчас.
– Я не уверена, – с нажимом говорит Клеменс. Она повторяет это приятелю с самого первого дня своего пребывания в Англии.
– Сколько ты будешь мяться, мелкая? – усмехается Шон. – Смотри, сбежит он на другой конец света, как сто лет назад, и поминай, как звали!
– Откуда тебе знать, что он делал сто лет назад? – шипит Клеменс. Выбранное для тайной встречи место ей совершенно не нравится, даже если Теодор не появится здесь в ближайшие пару дней. – И «сто лет» это, по-твоему, сколько?
– Я же говорил, у меня есть свои источники, и о них тебе пока знать рановато. Не знаю, лет десять засчитается в твоем понимании за сто?
– Шон, ты… – Запаса терпения на биполярного Шона у нее всегда не хватает, а уж после вчерашних бесед онлайн ей вообще хочется свернуть все разговоры и сбежать из душного паба куда подальше. И не видеться с приятелем… Лет сто!
– Я должна убедиться, что не вешаю на обычного человека свои сказочные фантазии, – шепчет Клеменс. – Тем более что он и так не особо мне доверяет. Не хочу портить с ним отношения из-за больных бредней.
– Ага, ясно. – Шон грохает о деревянную столешницу тяжелую пустую кружку, ойкает, но совсем не выглядит виноватым. Откидывается на спинку скрипучего стула, некоторое время лениво рассматривает полупустой зал и вдруг выпрямляется, словно ему в спину вонзили кол. – Погоди-ка. А что ты будешь делать, если этот Атлас не Тот Самый?
Клеменс ждала этого вопроса.
– Не знаю, – отвечает она, но очень уверенно. Эта мысль, как опухоль, разрастается в ее голове с каждым днем. Чем ближе она к разгадке, тем больше у нее сомнений: если Теодор Атлас на самом деле не тот, за кем она бегает, что она будет делать?
Клеменс затеяла все это, потому что хотела знать ответ на один вопрос. И если вдруг он окажется не таким, как она рассчитывает, то ей придется…
Оставить поиски? Оставить в покое Теодора Атласа? Будет ли он интересен ей в той же мере без вуали из тайн, которой она сама же его опутала?
– Так тебе он нравится просто так? – Шон не глядит даже в ее сторону, но с поразительной точностью вытягивает на поверхность то, о чем Клеменс думает. – Ни за что?
– Он мне не нравится, – вздыхает Клеменс, чувствуя себя героиней ситкома, в котором сцены повторяются раз за разом, пока не наскучат зрителю окончательно. – Он мне интересен. Как человек.
– Хм…
По многозначительному выдоху она никак не может определить, относится ли Шон к ее убеждению серьезно или снова решил, будто она себя выгораживает.
– Знаешь, то, что ты за ним бегаешь, только тешит его самолюбие, – замечает наконец он, ковыряя отросшим ногтем дырку в столе. Клеменс закатывает глаза.
– А ты завидуешь?
– Черта с два. Он пафосный ублюдок, и с ним все возятся, как с ребенком.
На секунду ей кажется, что она слышит недовольные нотки, но наваждение проходит, едва перед ним ставят еще одну кружку, на этот раз с какой-то красно-коричневой пенящейся бурдой. Шон радостно хлопает в ладоши и садится ровнее, быстро стягивая с плеч кожаную куртку. Клеменс мотает головой. С чего бы ему, равнодушному, выказывать недовольство?
– Так он взял себе новое имя? – Она ерзает – стул кажется ей неудобным (или это неудобные вопросы вызывают физический дискомфорт?) – и тянется к Шону через столик.
– Может быть, – уклончиво отвечает тот.
– Шон!
– Что? Я не выдаю конфиденциальную инфу своих клиентов.
– Ах, теперь он твой клиент, да? – шипит Клеменс. Когда три месяца назад Шон сообщил ей, что остановится поблизости и наведет справки, чтобы помочь, она посчитала это удачей. Теперь же ей кажется, что друг-по-интересам только тормозит ее дело.
Шон хранит молчание добрую минуту, и она решает, что внятных ответов ей сегодня не дождаться. Но он вдруг говорит, совершенно на нее не глядя:
– Ты знала, что Робертов Уитменов в Америке около тысячи?
Клеменс качает головой.
– Это его нов…
– А вот Джеймсов Беккетов не больше пятисот.
Она готова пристукнуть Шона тяжелой кружкой с остатками темного пива, которое он выдул в два счета, но вместо этого глубоко вдыхает, набирая полные легкие спертого душного воздуха. К вечеру в пабе собирается все больше посетителей. Она почти расслабляется и даже забывает о подозрительном официанте.
Шон вытягивает ноги и качает правой из стороны в сторону, стукая носком пыльного кроссовка о деревянную ножку стола. Тук-тук-тук. Он выглядит сонным и меланхоличным, зато его нога отстукивает нервный бит. Даже сейчас его разрывает от противоположных ощущений, и эта нервозность передается сидящей напротив Клеменс. Чтобы вернуть себе самообладание – в висок назойливо бьется мысль, что один удар по лбу Шону совсем не повредит, – она перебирает в уме названия картин. «Первая годовщина смерти Беатриче», Россетти. «Милосердный рыцарь», Берн-Джонс. «Видение Данте», Россетти. «Ламия», Уотерхаус.
Который год она думает, что просто принимает желаемое за действительное.
А на самом деле сошла с ума и бредит.
– Когда ты будешь полностью уверена? – спрашивает Шон. Клеменс выныривает из водоворота картинных образов, почти с облегчением оказываясь в шумном ирландском пабе.
– Что?
– Очнись, мелкая! – Друг пинает ее той самой ногой, которой до этого стучал по ножке стола. – «Доброе утро, звездный свет! Земля говорит: “Здравствуй!”». Когда ты будешь уверена до конца?
Чтобы понять, о чем он толкует, у Клеменс уходит секунд десять.
– Я не знаю. Надеюсь, что мне все разъяснит «Шиповник».
– Цикл Берн-Джонса? Почему именно он?
Теперь настает черед Клеменс загадочно ухмыляться, чувствуя небольшое превосходство над приятелем.
– Он ближе всех, в Оксфордшире. Я свожу туда Теодора, покажу ему полотна и… Не знаю. Пойму все окончательно?
Шон жует добытую неизвестно откуда зубочистку. Он сгрызает ее наполовину, прежде чем выдать приговор:
– План у тебя – дерьмо. На этот «Клоповник» он может и в интернете насмотреться, айпад ему принеси да сунь под нос. Что тебе действительно нужно – если хочешь получить свои доказательства – так это… – Он понижает голос и горбится, пригибая голову так, что отросшие пряди волос ложатся прямо на влажную от кружки столешницу. Клеменс приходится последовать его примеру. – Так это найти всех друзей нашего мистера Ти и расспросить их обо всем, не вызывая подозрений.
