– Зачем вам в Эшмолианский музей, мистер Атлас?
– Взглянуть на Уотерхауса и Россетти, – говорит он. – Хочу проследить за некоторыми моделями с их картин. В путь, мисс Карлайл, и задавайте поменьше вопросов. Пожалуйста.
Двести пятьдесят две мили, четыре с половиной часа езды – эта поездка будет долгой. Клеменс выруливает с газона, куда снова заехала с непривычки, и сворачивает к загородной трассе.
– Вы слушаете современную музыку? Помню, что не особо. – Она беззаботно кивает самой себе, поглядывая в зеркала, но замечает краем глаза хмурые густые брови Теодора и усмехается. – Специально для нашей поездки я сделала чудесную подборку, – говорит она. – Будем знакомить вас с шедеврами музыкального искусства.
Теодор в очередной раз закатывает глаза. Устало откидывается на подголовник. Вздыхает.
– После того как Майкла Джексона окрестили гением, я вряд ли хоть что-то из современной музыки сочту шедевром, – говорит он.
«Форд» медленно пересекает мост через реку, на развилке сворачивает на первый съезд и продолжает размеренно двигаться по дороге на северо-запад. Клеменс тщательно изучает указатели, чтобы не сбиться с маршрута, но все равно пропускает табличку с немного пугающей надписью «Добро пожаловать в Пенрин». В голову приходят ассоциации с «Твин Пиксом», «Соснами» и еще одним мистическим сериалом – там тоже все начиналось с похожих табличек.
Алекса Тернера в записи сменяет Эдит Пиаф.
– Ну хорошо, – вздыхает Клеменс под хрипловатый голос дивы. – Если никто после Майкла Джексона вам не нравится, то что вы слушаете из более раннего?
Теодор лениво приоткрывает один глаз. Молчит, смотрит на нее и чуть хмурит брови.
– Оперу? – допытывается она. – Вагнера, Моцарта или Верди, например? О, или, может быть, русских классиков? Рахманинова, Чайковского? Ну что-то же вы слушаете, верно?
– Не оперу, – коротко отвечает он. Зевает, прикрывая рукой рот, и добавляет: – Оперы любит Бен. Мне они кажутся затянутыми и скучными.
На узкой дороге попадаются три ямы подряд, и Клеменс, ойкнув, переключает передачу, чтобы ехать медленнее и глядеть теперь еще внимательнее. Притормозив перед светофором, она достает из кармана в дверце машины бутылку с водой.
– Удивительно, – заключает она после минутного молчания. – Я про оперу. Мне казалось, вы должны ее любить, раз современная музыка вам не по душе.
– То есть, по-вашему, я могу любить только новомодную электронику или оперу и балеты?
Светофор моргает. Автомобиль трогается вслед за облупленным стареньким «Пежо», который обогнал их на предыдущем перекрестке.
– Нет, но… – Клеменс посматривает в боковое зеркало. Ей кажется, что красный «Ситроен» она видела милю назад, еще на первом съезде у развилки, но она предпочитает думать, что у нее паранойя. Теодор, похоже, ничего необычного не замечает.
– Мне нравится джаз, – говорит он внезапно.
– Джаз? – ахает Клеменс. – В нем же столько импровизаций!
– И это лучшая его часть.
– Неужели? Мне казалось, вы не любите неожиданности.
Теодор хмыкает и отворачивается к окну. Некоторое время он просто наблюдает за сменяющими друг друга домами на узких английских улочках, пока машина не выезжает на трассу.
– На самом деле, – говорит он, – теперь меня мало что способно удивить. А соло на саксофоне – это приятный сюрприз.
Клеменс понимающе кивает.
– Джаза, к сожалению, у меня нет.
После пяти песен Эдит Пиаф обиженно удаляется, решив, что на нее никто не обращает внимания. Ей на смену приходят «Битлз» с «Мишель», отдельно – Джон Леннон и Пол Маккартни, а за ними – подборка песен из «Собора Парижской Богоматери».
– Берет начало этот сказ, – тихо подпевает Клеменс по-французски, – в Париже в год больших проказ… Мистер Атлас, а вы любите мюзиклы?
– Нет, – морщится он, – но вы, похоже, их ценитель?
– Невозможно не полюбить мюзиклы, живя во Франции, – кивает она. – Гораздо интереснее балета и почти так же красиво, как театральные пьесы. Когда я с друзьями впервые попала на «Собор Парижской Богоматери», то решила, что…
– Так у вас все-таки есть друзья? – перебивает ее Теодор. Клеменс обиженно дергается, подрезав на повороте белый «Шевроле».
– Конечно! Просто они все живут во Франции.
Задетая за живое, больше она не говорит ни слова и ведет машину смелее, чем прежде. В Труро, где они останавливаются, чтобы заправить полный бак и перекусить, Клеменс наконец бросает Атласу:
– Женевьева.
Он задумчиво жует гамбургер и посматривает на стоянку через дорогу от кафе, куда они заглянули, поэтому не сразу реагирует на короткое слово спутницы. Клеменс пьет кока-колу и хмуро косится на сгорбленную фигуру Атласа.
– Что? – переспрашивает он. Она вздыхает.
– Женевьева. Так зовут мою подругу во Франции. Женевьева, Нильс, Луиза и Джей-Эл. Мои друзья.
Только теперь Теодор, похоже, замечает, что ее губы против воли капризно надуваются, а лицо пошло бледно-розовыми пятнами. Он смотрит на нее удивленно и чуть усмехается.
– Вы уверены, что это не какая-то театральная труппа? Имена больше похожи на творческие псевдонимы.
Клеменс вспыхивает еще сильнее.
– Да что вы? Ваше имя тоже, знаете ли, изрядно приправлено пафосом.
Она решает, что в кафе им двоим тесно, и уходит, оставив на столе деньги и телефон. Когда Теодор разделывается со своим нехитрым завтраком и присоединяется к ней на парковке, Клеменс уже нетерпеливо барабанит пальцами по рулю. Ненавистную музыку она врубила на полную.
– Прекратите вести себя как инфантильное дитя, мисс Карлайл, – вздыхает он, садясь в машину, и протягивает ей телефон. – Вам звонили. Видимо, друзья.
Клеменс молча забирает у него из рук свои вещи и мельком просматривает звонки. Шон, мама, снова Шон. Что ему нужно? Она же ясно сказала, что уезжает в Оксфордшир до самого вечера!
«Не буду звонить», – решает Клеменс. Еще не время.
Спустя полчаса Теодор, провалиться в сон которому мешает грохот музыки, восклицает:
– Сжальтесь, мисс Карлайл! Никакие задетые чувства не стоят такого издевательства.
Клеменс, усмехнувшись, убавляет громкость. Люк Причард
[28] захлебывается словами повторяющегося третий раз припева.
– Надо отдать вам должное, – с неудовольствием говорит она. – Два моих друга действительно играют в театре. Но их имена настоящие.
«А вот ваше – вряд ли».
– Ох, мне все равно, мисс Карлайл, – вздыхает Атлас. – Я вовсе не ставил перед собой цель обидеть вас и довести себя до обморока подобной музыкой.
