– Сейчас ты встанешь, – сипло говорит Теодор, – дойдешь до лестницы, поднимешься наверх… – Клеменс мотает головой. – Нет, ты сможешь. Поднимешься наверх и найдешь комнату Бена. Клеменс!
Ее руки живут своей жизнью и хватают упавший на пол смартфон. Выпачканные в крови пальцы скользят по экрану, оставляя на стекле бурые штрихи.
– Нет.
Теодор успевает накрыть ее руку своей – почему так много крови, откуда? – и качает головой.
– Нет, мы не станем вызывать медиков.
– Тебе нужна помощь!
Голос Клеменс крошится и звенит, точно хрустальный ангелок, которого сжал в пухлой руке неуклюжий мальчишка.
– Не их. Твоя.
Они смотрят друг на друга – истекающий кровью мужчина и дрожащая бледная девушка. Клеменс зажмуривается и кивает.
– Хорошо.
Бояться нельзя, только не теперь. Клеменс вскакивает на ноги – голова идет кругом, стены норовят навалиться прямо на нее и погрести под собой.
– Найдешь комнату Бена, – повторяет Теодор, – там, на полке в шкафу, стоит голубой контейнер из-под «Лего».
Что?
– Принеси его.
Клеменс ни о чем не спрашивает. Теодор сошел с ума, и она тоже, раз слушается его указаний, а не звонит врачам. Теодор сошел с ума и умрет от потери крови, если она ему не поможет.
Она кивает и спешит в коридор. Оттуда – налево, запинаясь о пыльные полупустые коробки, до винтовой лестницы на второй этаж. В темноте ей почти ничего не видно, но, подстегиваемые страхом, все органы чувств работают слаженно. Клеменс видит, как изгибаются деревянные ступени, и мчится вверх.
Черт бы тебя побрал, Теодор Атлас, черт бы тебя побрал!
Второй этаж, узкий коридор, двери. Одна, вторая, третья – дальше, в тупике, еще дверь. Все одинаковые, не разобрать, где чья комната, никаких опознавательных знаков. Клеменс заглядывает в каждую; на затворках сознания трепещет полубезумная мысль, что от такого грохота у Теодора начнется мигрень, а еще сюда сбегутся соседи и увидят его раненым.
Если это отрезвит его голову – пусть!
За первой дверью – ванная, дальше – комната Теодора, темная, с плотно задернутыми шторами, одинокой кроватью в углу и креслом напротив. Спальня Бена оказывается третьей, и Клеменс, выдохнув, спешит к платяному шкафу с резными дверцами… Перепачканные руки Клеменс оставляют на лакированной поверхности некрасивые следы. Простите, Бенджамин.
Верхние полки забиты рубашками, ниже аккуратно развешены костюмы-тройки. Полка с коробками оказывается в самом низу. Клеменс выискивает в полутьме голубую «из-под «Лего»», но ничего не находит. Паника нарастает.
Стиснув зубы, она выгребает из шкафа все коробки подряд. Они обиты тканью и подписаны, словно Бен готовится к переезду или только недавно приехал. Голубой нигде нет!
С первого этажа раздается сдавленный стон.
– Пожалуйста! – почти плачет Клеменс. – Найдись, пожалуйста!
Пластиковая коробка с подписью «Лего» задвинута в дальний угол шкафа. Клеменс видит ее – и чувствует невыразимое облегчение: от этой вещицы зависит жизнь Теодора.
Стон внизу повторяется.
Стон перерастает в крик, и Клеменс, наплевав на беспорядок, мчится вниз. Коробка в ее руках грохочет, внутри что-то позвякивает: что-то мелкое, металлическое.
Нелепо споткнувшись, она запинается и налетает плечом на стену. Похоже, она задела выключатель – под потолком загорается одинокая лампа, и сразу становится светлее. Некая высшая сила помогает ей преодолеть оставшееся расстояние.
До того места, где лежит Теодор.
Клеменс вваливается в зал и видит его: он успел перебраться поближе к стене и сесть, прислонившись спиной к креслу, и рукоятки ножа в его боку больше нет.
Она валяется тут же, на полу, в луже крови. Каменный идол бессмысленно скалит темные зубы.
– Что случилось? – Клеменс роняет коробку, та с грохотом падает ей под ноги, но она уже опускается на колени, и догадка, страшная, как сам нож, вспарывает ей сознание.
– Нож для бумаг, – хрипит Теодор, вдыхая и выдыхая через стиснутые зубы, как чертов Дарт Вейдер. – Этот фоморов ублюдок хотел убить меня моим же ножом для бумаг. Двадцатый клятый век. Вулканический туф, резьба, клинок из стали. Я привез его из Америки.
– Теодор! – всхлипывает Клеменс. – Что случилось?
Он морщится и медленно отодвигает полу рубашки.
– Лезвие сломалось и осталось внутри. Ты поможешь мне его вытащить.
* * *
– Я не могу, – отвечает Серлас. – Не сумею, только не так.
Его и Нессу привезли в город, втолкнули в погреб заброшенного паба и забыли об их существовании. Снаружи кричат горожане, всю ночь раздается шум и грохот. В воздухе стынет угроза. Страх и паника въелись в кожу, закрались в сердце. Вдох – они ширятся. Выдох – сужаются и на мгновение гаснут.
– Серлас, – зовет Несса. – Ты должен пообещать мне.
Их заковали в цепи и растащили по разным углам. Серлас содрал запястья, пытаясь стянуть с рук оковы, вывихнул ногу и разбил подбородок о железный поручень, держащий его на привязи, точно пса. Пес он и есть – слабый, безвольный.
Сидеть ему в углу и тихо скулить.
В погребе одно узкое окно. Свет, разделенный на три квадрата железными прутьями, падает на ноги Нессы. Больше Серлас ничего не видит – только босые ноги, сбитые в кровь долгой дорогой до города.
Их привели прямо в ночных сорочках и бросили сюда, как жалких зверей.
По виску Серласа стекает пот вперемешку с кровью. Он получил по голове дубиной от кузнеца Финниана и впал в забытье, как только шагнул в город через главные ворота. Сонные горожане уже наводнили улицу, в толпе, поджидавшей их, даже показались дети. Очнулся Серлас уже в погребе, закованный в металл, словно фомор.
– Ты должен пообещать мне, – повторяет Несса твердым, не в пример ему, голосом. – Дай слово мне, Серлас!
– Лучше погибнуть! – кричит он в ответ темноте. Постылые слезы уже застилают ему глаза и мешают рассмотреть даже то немногое, что осталось.
– Нельзя, – шепчет темнота. – Тебе теперь нельзя умирать.
– Несса…
– В том, что случилось, нет твоей вины, – говорит она тихо и ласково, как ребенку. Как Клементине. – И не тебе за все отвечать.
– Пожалуйста, Несса.
Наверху что-то грохочет, гремят тяжелые шаги. В потолке открывается деревянный люк. Звучит одно только слово:
– Пора.
* * *
Боль одолевает такая, будто на нем не одна глубокая рана, а сотни. Тело горит, как в огне. Его кинули в костер и сожгли под одобряющие крики толпы?
