Вот и ждешь, пока приедет дежурный из штаба корпуса и подтвердит твою личность. И сидишь все это время под дулом автомата, словно фашист какой-то. При этом смотрят на тебя с большим подозрением, а то и вовсе – злобно, будто на гада ка кого-то…
Трофим Мишкин прислушался к разговору и тихо сказал: «А давайте тогда лучше не через Тортолово, а через Мишкино. Это же моя родная деревня, мне там каждая кочка знакома, проскочим, никто не заметит». Прохоров кивнул: «Пожалуй, так будет лучше – даже быстрее получится». Колядов иронично хмыкнул: «Мишкин поведет нас через Мишкино…»
Трофим на это не обиделся, лишь пожал плечами:
– У нас в деревне – каждый второй Мишкин, а есть еще Соколовы и Стариковы. Все друг другу родня, близкая или дальняя, полтораста лет вместе живем, хлеб жуем – с самого основания деревни. Мне бабка рассказывала, когда маленький был: «У нас у всех один корень, все мы – от одного человека, от прапрадеда нашего, Ефима Мишкина. Он первый в эти края пришел, избу поставил, за ним и другие потянулись». До революции у нас в деревне всего десять дворов было, а теперь – тридцать, свой клуб есть, с библиотекой… Правда, сколько сейчас осталось – не знаю, больше года писем ни от кого не получаю. Кажется, и воюем мы рядом, рукой подать, а весточек – никаких. Даже не знаю, жив ли кто из моих…
Трофим тяжело вздохнул, Федор Колядов решил подбодрить его:
– Не тужи, парень, вот освободим мы твою деревню, и со всеми разом повидаешься. А после победы вернешься, будешь опять крестьянствовать…
– Я на агронома хотел выучиться, – признался Трофим, – думал, отслужу три года в армии, и меня в техникум по направлению возьмут. Образование-то у меня – всего четыре класса, маловато, конечно, для техникума, но если по направлению командования… Вот такая была мечта. Но непонятно теперь, когда сбудется, – эта война, похоже, еще не скоро закончится. Когда я еще домой вернусь!
– Ничего, закончится когда-нибудь, – уверенно произнес Матвей Прохоров, – тогда придешь с медалями, а то и с орденом домой, и тебя, как героя, сразу же в техникум направят. Будешь агрономом, важным у себя в Мишкино человеком…
– Хорошо бы, – кивнул Трофим, – а то мне часто снится, как по весне на поле выхожу, землю в руки беру, смотрю: не пора ли уже пахать, сеять… Тянет она меня к себе, земля-то!
– Ладно, – прервал его воспоминания Прохоров, – веди нас, Трофим, в свое Мишкино. Но осторожно, чтобы не засекли. Посмотрим, что там, в твоей деревне, делается, и через линию фронта – к нашим.
* * *
По лесу далеко обогнули Синявино, пробрались по старым мосткам через речку Мойку (благо, неширокая, почти ручей), пошли по редкому, чуть заболоченному лесу в сторону Мишкино. Потом опять начались торфяники. Ноги уходили по щиколотку в землю, идти было тяжело. Трофим забирал все правее – к своей деревне.
И чем ближе к ней подходили, тем громче и отчетливей становилась артиллерийская канонада. «Наши бьют!» – уверенно сказал Федор Колядов. Матвей Прохоров прислушался и кивнул: да, верно, пушки-полкровушки. Значит, где-то у Мишкино идет бой, наши, похоже, готовятся к атаке.
Пушки били по немцам сильно, густо: глухие разрывы сотрясали землю, заставляя дрожать не только тонкие осинки и березки, но и старые, толстые ели. А над головами в стону передовой то и дело проносились самолеты с черными крестами – двухмоторные «Ju-88».
И каждый – с солидной порцией смерти под брюхом и крыльями. Скидывали свой груз где-то за Мишкино и сразу же возвращались назад за новой порцией. И так, похоже, уже давно, без остановки.
Советским частям приходилось туго, их буквально рассеивали по лесам, а технику уничтожали еще на подходе. Танки приходилось тщательно маскировать, чтобы не уничтожили раньше времени, еще до атаки…
Однако наступление 8-й армии все же продолжалось: 265-я стрелковая дивизия, сломив упорное сопротивление гитлеровцев, взяла Тортолово и 1-й эстонский поселок, 19-я гвардейская вышла на ближние подступы к Синявинским высотам, а 11-я и 128-я стрелковые дрались за Мишкино и Рабочий поселок № 8… Казалось, еще немного – и само село Синявино, главный узел обороны гитлеровцев, будет взят. А там и до Невы недалеко – семь-восемь километров. И прорвем кольцо блокады у Ленинграда, соединимся с частями Невской оперативной группы…
Но пока гитлеровцы упорно сопротивлялись, особенно у рощи Круглая. Она, как бутылочная пробка, запирала единственную дорогу с твердым покрытием – Архангельский тракт. Но только по нему могли подойти тяжелые советские «Ворошиловы». В самом деле, не по болоту же их пускать! Значит, взять рощу следовало во что бы то ни стало…
Но солдаты немецкого 366-го пехотного полка сидели в Круглой накрепко, выбить их пока не получалось. Их неоднократно окружали (причем силами целой 3-й гвардейской стрелковой дивизии), штурмовали рощу с разных направлений, но они держались стойко. И даже время от времени контратаковали, восстанавливая связь со своим тылом и получая оттуда необходимое подкрепление, продовольствие и боеприпасы. Чтобы драться и дальше…
Стороннему наблюдателю (если бы вдруг такой на войне имелся) могло показаться, что идет планомерное, расчетливое уничтожение двух армий – советской и гитлеровской. Потери и с той, и другой стороны были огромные, убитых не успевали хоронить, раненые же умирали в окопах, не дождавшись эвакуации в тыл… Однако кровавое сражение не прекращалось ни на минуту.
Генерал-майор Стариков, командующий советской 8-й армией, считал взятие рощи главной целью: надо, наконец, обойти ее и ударить немцам в тыл. А потом прорваться к Синявино, захватить его и дальше – к Неве. Его противник, генерал Георг Линдеман (18-я полевая армия), наоборот, старался ни в коем случае не допустить этого.
И особенно – потери Синявинских высот, иначе части 227-й дивизии окажутся в окружении, отрезанными от станции Мга… Поэтому он приказал солдатам 336-го полка держаться до последнего. И, надо сказать, пока им это удавалось. Несмотря на все усилия командования 8-й армии…
На другом участке Волховского фронта, левее, дела у генерала Старикова шли гораздо лучше: там гитлеровцам приходилось отходить. Хотя и очень медленно, но они все же отступали к станции Мга… А советские части, наоборот, все глубже вгрызались в оборону 223-й пехотной дивизии, теснили ее назад, на запад.
…У поселка Михайловский, куда наши разведчики вышли через пару часов, это стало особенно заметно: гитлеровцы спешно готовились к отходу, и в их движениях чувствовалась какая-то нервная суета – боялись, что попадут в окружение. Что было реально: то тут, то там в обороне дивизии зияли бреши, и латать их становилось все труднее.
Силы ведь у генерал-лейтенанта Лютерса, командира 223-й пехотной дивизии, весьма скромные, а взять людей, чтобы пополнить их, неоткуда: все резервы 26-го армейского корпуса были брошены на то, чтобы не допустить прорыва у Синявино. Если русские возьмут высоты и выйдут к станции Мга (а до нее всего пять километров), то разрежут корпус на части. Со всеми отсюда вытекающими…
