Когда он уйдет. Должен же он отсюда уйти?
Он спокойно сел на сваленные в уголке бревна и закурил.
– С чего ты вообще взяла, что я ее убил? – поинтересовался он, явно никуда не спеша.
– Как – откуда? Я же вас видела!
– Ну и что? А если я увидел ее уже мертвой? Тебе это в голову не приходило?
– Нет, – призналась Оля. – А почему тогда вы сами не расскажете все в милиции, если это не вы?
– А они мне поверят? – усмехнулся он. – У них высокий процент нераскрытых дел. Они меня с радостью повяжут, и все… Так что твоя излишняя наблюдательность мне совсем не по нутру. Неизвестно, чем все это для меня закончится…
– А зачем вам тогда была нужна Татьяна Витальевна?
Он встал, презрительно посмотрев на нее сверху вниз.
– И что, я должен тебе все рассказывать? Тоже мне, следовательница нашлась! Не твое это дело, поняла?
С этими словами он вышел из этой развалюхи, не забыв, впрочем, закрыть засов с обратной стороны.
Оля осталась одна. Снаружи доносились шорохи, от которых Оле было не по себе. Она забилась в уголок и заплакала. Ей было очень страшно.
* * *
Дозвониться до моей Людки было чрезвычайно трудным делом. Я почти отчаялась – в ее маленьком кабинетике то не отвечал телефон, то, наоборот, было занято.
– Саша, мы уходим, – сказал мне с порога Лариков.
Я кивнула. Ларчику позвонил какой-то его учитель, они долго разговаривали и теперь собирались встретиться. Причем все было связано именно с делом Татьяны, а значит, и с проклятущим Шлендорфом тоже.
– Да, Сашенька, тут может прийти молодой человек по имени Никита, так ты его задержи, хорошо? Если мы еще не вернемся.
– Тот самый? – поинтересовалась я, имея в виду брата Володи Баринова и сына Татьяны.
– Тот самый, – подтвердил Лариков.
– Замечательно, – сказала я, продолжая крутить диск телефона. – Тогда почему вы уходите? Насколько я понимаю, этот молодой человек может нуждаться в нашей помощи.
– Мы оставляем тут тебя, – ответил мне Лариков. – А у нас только пятнадцать минут, чтобы посмотреть фоторобот. Неужели ты думаешь, что я откажусь от возможности иметь хотя бы приблизительный портрет разыскиваемого преступника?
– Ты нарушаешь закон о презумпции невиновности, – назидательно сказала я. – Пока у тебя нет прямых доказательств вины, нельзя вешать на человека подобный ярлык.
– А пропавшая девочка? – возмутился Лариков. – Ты это не считаешь своеобразным доказательством?
– Ладно, – согласилась я. – Но девочку мог украсть и кто-нибудь еще. Мало ли что могло произойти!
– И ты отнесешь это к простому совпадению?
– Нет, но я не рискую называть человека преступником, пока сама не смогу убедиться в этом.
Наша беседа явно затягивалась, поэтому я решила замолчать, делая вид, что склоняю голову перед жизненным опытом моего босса.
В принципе, чем они скорее уйдут, тем скорее вернутся с этим фотороботом. И я смогу поехать в архив копаться в пыльных бумажках в попытке найти ответ на вопрос о Шлендорфе – Потырине – Баринове…
Пока же я пыталась восстановить содержимое розовой папки, которую у нас нагло украли.
– Их ведь было двое, – задумчиво сказала я в пустоту, потому что Лариков и Виктор Сергеевич уже ушли. – Вот ведь какая интересная вещь.
А если их двое, то это уже, пардон, целая банда получается! Конечно, судя по их страсти к Микки Маусу, можно подумать, что возраст у них довольно молодой… Люди старшего возраста не стали бы надевать именно эти маски.
Я нашла нужный файл. Внимательно просмотрела все материалы по делу этого ужасного Шлендорфа, который у меня уже сидел в печенках, и сначала я ничего там особенного не увидела.
Какие-то счета, опись имущества, потом список драгоценностей, в общем, какая-то дребедень! Сам собой напрашивался вопрос – почто же эти негодяи пугали честную девушку Сашеньку Данич, запирали ее в ванной? Ради вот этой смутной пакости, от которой у меня только рябит в глазах?
Ладно. В конце концов, мое дело маленькое. Хорошо, что меня не убили. Я бы плохо отнеслась к тому, что меня стерли с лица земли из-за такой глупости, как этот идиотский реестр.
Я включила принтер. Под его ворчание и глухие чмоканья, с которыми он выплевывал готовые листки, я обдумывала, что же все-таки так жаждали обрести мои обидчики?
В дверь позвонили.
Как не вовремя! Именно в этот момент я и заметила на экране…
– Подождите, – крикнула я.
Погруженная в размышления, я чуть не повторила свою ошибку, но вовремя опомнилась. Нет уж, сидеть опять запертой в ванной, когда я почти поняла, что же они искали, я не собиралась! Заодно я на сто процентов убедилась, что люди, обошедшиеся со мной столь грубым образом, не имеют компьютера и не умеют с ним обращаться!
Я подошла к двери и открыла ее очень осторожно. А то вдруг там опять окажутся эти нецивилизованные граждане!
Но когда я увидела на пороге Нику, я так удивилась, что спросила:
– Ника? А тебе-то тут чего нужно?
Он был удивлен не меньше меня.
– Мне нужен Лариков. Андрей Юрьевич. Я Никита. Баринов.
Вот это фишка, подумала я, абсолютно растерявшись. И кто бы мог подумать, что так настырно мотавшийся за окном Юрия Аристарховича парень – тот самый Баринов. Сын Татьяны Витальевны… Если б я знала это раньше, может быть, многое уже встало бы на свои места. Вместо того чтобы кокетничать с парнишкой, лучше бы заняла свои извилины посильным трудом! Теперь я чувствовала некоторое смущение. Раньше все было просто – Ника и Ника, какой-то друг Юрия Аристарховича. А как себя с ним вести теперь?
– Проходи, – сказала я. – Лариков скоро придет.
Он тоже чувствовал себя неловко, но все-таки спросил:
– А что ты тут делаешь?
– Работаю. Я помощник Андрея Юрьевича. Так что можешь пока поговорить со мной…
– Мою маму убили, – сказал он таким голосом, что я вздрогнула. Обернувшись, я увидела, что он стоит и смотрит в стену – в одну точку. – Саша, я очень хочу найти ее убийц…
Глава 8
Смирившись с положением пленницы, Оля, как это ни странно, почувствовала облегчение. Почему-то она даже перестала бояться, что ее убьют, – как будто вообще все это происходило не с ней. Вот она сейчас встанет, выключит этот надоевший фильм, где героиня внешне так похожа на Олю, и, выйдя на собственную кухню, попьет чаю.
Но – вокруг был все тот же домишко, тонкий лучик света и обильная паутина.
Она села в уголок, обняв колени руками. Рассеянное освещение не могло дать ей точного представления, день сейчас или вечер. А привычка не брать часы обернулась полным отсутствием чувства времени.
