– Вы думаете, что ее убили с дельтаплана? – кажется, Эд уже не дулся.
– По крайней мере, – пожала я плечами, – ее не могли убить со склона. А насчет дельтапланов… Валера сегодня все разузнает…
– А ты мне сможешь позвонить? – спросил Эд. Похоже, такая догадка ему не приходила в голову.
– Конечно, смогу, – заверила я его. – А теперь давай поговорим о Марианне живой…
– Давай, – с радостью согласился Эд, но, как мне показалось, радость эта была несколько наигранной.
Мы дошли до небольшого скверика, идущего вдоль улицы Вольской и пересекающего улицу Московскую, и дальше пошли по нему к центру нашего города.
– Расскажи, как ты к ней попал? – спросила я.
– Это случилось примерно два года назад, – начал Эд. – Наверное, можно сказать, что тогда все и началось. Папа уже умер, и мы остались практически без средств. Я доучивался в колледже, когда узнал о его смерти. Жить было не на что, и я бросил учебу – нужно было содержать маму и младшую сестру. А поскольку я не доучился всего год, то у меня был уже солидный багаж знаний. К тому же я владел компьютером. Однажды, в поисках работы, я наткнулся в газете на сообщение о том, что следующим владельцем левой части пластины стала Марианна. Тогда я просто решил с ней встретиться, хотелось, поддавшись порыву, объяснить ей, насколько опасно владеть этой штуковиной. Тем более что газеты наперебой твердили о проклятии индейцев.
Я кивнула. Эд продолжил:
– Пришел, она меня приняла. Я пробыл у нее довольно долго, все пытался ее переубедить, что ей надо отказаться от этой реликвии, что она может стать следующей жертвой. Спросил, не получала ли она писем с угрозами. Сказал, что готов положить жизнь, только бы отыскать этого мерзавца. А она мне вдруг предложила работу. Сказала, что если, по моим словам, следующей жертвой может стать она, то мое место как раз рядом с ней. Только таким образом у меня есть шанс отомстить за отца. Я подумал и согласился. Тем более что платила она хорошо. Вот так я и стал ее секретарем, – обезоруживающе улыбнувшись, закончил он.
– Кстати, о пластине, – сказала я, – ты извини, но я все-таки спрошу. А ее куда теперь? Марианна говорила о ней в завещании?
Эд вздохнул и покачал головой, видимо, он хотел дать мне понять, что я неисправима. Я не менее обезоруживающе улыбнулась и тоже пожала плечами, мол, извини.
– Ну, ладно. Вообще-то, у Марианны была не только эта пластина, – он все-таки стал отвечать на мой вопрос. – У нее есть небольшая коллекция раритетов, и всю ее она завещала тарасовскому музею, какому, правда, не знаю. А вот пластину она почему-то завещала какому-то старику в Америке. Почему так, не знаю. Она никогда мне о нем не рассказывала, и я даже не знаю, кто он такой.
– А вообще, какие у вас с ней были отношения? – решилась спросить я.
– Какие? Ну, какие могут быть отношения у молодого секретаря и его хозяйки, женщины настолько замечательной, насколько и прекрасной… – он слегка покраснел и стал чудо как хорош.
– Ты… Ты был в нее влюблен?
– Да, – просто ответил он. – Я, может, и потащился к ней тогда, что еще прежде, на фото, она мне понравилась. Я подумал, что такая красавица не должна пострадать от рук какого-нибудь маньяка.
– А она?.. – осторожно спросила я.
– А что она? Она вряд ли видела во мне больше, чем секретаря, – с горьким вздохом ответил он. – А мне ее очень не хватает. Я все не могу поверить, что не увижу ее… Ее голубых глаз, смотрящих весело и даже насмешливо, но благожелательно. Ее русых волос… – он снова вздохнул и замолчал.
– Извини, – снова сказала я, в который уж раз за нашу короткую беседу.
– Ничего, – откликнулся Эд.
– А вообще… Вообще, какой у нее был характер? Что любила? Чем увлекалась? – я хотела, чтобы он, вспоминая обо всем этом, отвлекся от мыслей о ее смерти.
– Какой она была? Ну, она была довольно уравновешенным человеком. Любила побыть одна, смотреть за окно или на горящие угли. Но при этом во всем, что касалось ее работы, она обладала жесткой хваткой. Она – прирожденный бизнесмен, – лицо Эда просветлело. – Я даже представить себе не могу, как она сможет… – он осекся. – Как она смогла бы, – поправился он, – жить без бизнеса. Это в ней слишком сильно. Есть женщины, которые находят себя в семье. А есть те, кто – в работе. Марианна относилась к последним.
– Но ведь она была замужем, – сказала я.
– Да, – отозвался Эд. – Но была ли она счастлива? Не знаю. Может, сложись ее жизнь иначе, она смогла бы найти себя и в семье. Может… Если бы теперь, ну, – он бросил на меня смущенный взгляд, – если бы она была жива и повстречала человека, хорошего человека, то смогла бы создать с ним настоящую семью? Не знаю… Впрочем, что гадать? – он пожал плечами.
Мы приближались к центральной улице.
– А увлечения? Она любила читать? Любила слушать музыку?
– Да, она любила музыку. Не знаю, как раньше, она сама говорила, что сильно изменилась, что прежде была другой. Но я знаю, что она любила классическую музыку.
В этот момент мы подошли к перекрестку и остановились.
– Правда? – спросила я. – Я тоже люблю классическую музыку.
– А я как-то не очень. Наверное, я больше воспринимаю жизнь визуально, нежели на слух. А вы вообще с ней чем-то похожи, – неожиданно заявил Эд.
– Вот как? – я сама не могла понять, льстит мне это заявление или раздражает.
– Да, что-то такое, – он сделал неопределенный жест, словно хотел что-то поймать, – неуловимое.
Мы перешли дорогу и направились дальше.
– Значит, ты говоришь, что она была уравновешенным человеком?
– По крайней мере, насколько я знаю. Но, думаю, в молодости, хотя я не считаю, что она была стара, ни в коем случае! Но, думаю, в молодости она была более импульсивна. А за те два без малого года, что я работал у нее и на нее, она редко выходила из себя. Ей вообще терпения было не занимать. С людьми была ровной, хотя всегда умела дать понять, что она, скажем так, на несколько порядков выше.
– Эд, а какая у вас с ней разница в возрасте?
– У нас? – он слегка улыбнулся одной стороной рта. – Тринадцать лет. Теперь понимаешь, почему она смотрела на меня, как на мальчишку? Наверное, она воспринимала меня как сына, а не как мужчину.
Мне захотелось сказать, что этого, конечно же, быть не может. Что не могла она его вовсе игнорировать, что это просто невозможно, что его обаяние… Впрочем, какое сейчас это имело значение. Если даже он и был в нее влюблен, то подобные утешения ему сейчас, когда ее больше нет, слушать еще больнее. Поэтому я промолчала. Невеселая у нас получалась беседа, да и можно ли было надеяться на другое?
Мы еще немного поговорили, но все больше ни о чем, только чтобы хоть немного развеяться, воспоминания о Марианне нагоняли на нас грусть, особенно на Эда, и я видела, как ему горько вспоминать и говорить. Что ж, пора закругляться.
