* * *
В молчании мы выехали из города. Мне нечего было добавить, я просто сидела и пыталась осмыслить тот факт, что та, кого я несколько дней назад видела мертвой, теперь сидела рядом со мной и выглядела вполне даже живой. О том, как это произошло, как такое могло случиться, я пока не думала. Достаточно было самого факта, а мои спутники не спешили мне поведать подробности. Впрочем, в том, что я их узнаю, я не сомневалась.
Я старалась успокоиться, но при этом все равно чувствовала себя не очень-то в своей тарелке. Оказаться рядом с живым трупом, кому это в кайф? Впрочем, внешне я выглядела вполне сносно. Меня перестало знобить, и колени больше не тряслись. Мы ехали за городом, и я, обернувшись, увидела, что Костя от нас не отстает. Это тоже несколько подбодрило меня, и я смогла наконец подумать о том, что же произойдет дальше.
Сейчас, без сомнения, мне расскажут, что случилось в тот злополучный день, когда я приехала к ней в дом, чтобы договориться о передаче. А что потом? Что будет, когда я узнаю эту тайну? Нет, не так. Что будет, когда я узнаю все подробности этой тайны? Меня что, так спокойно отпустят? Позволят мне уйти, ничего не потребовав взамен, никаких гарантий моего молчания? Не испугаются того, что я могу раструбить об этой новости на всех углах?
А поверят ли мне? Это был резонный вопрос. Я представила, что рассказываю об этом своим знакомым. Пожалуй, мой муж и поверит, а кто еще? Валера? Лера? Галина Сергеевна? Пашка? Костя? Мои подруги? Милиция? Ведь милиция вряд ли знает, если они, я снова покосилась на моих спутников, остерегаются прослушки и смогли уйти от наружного наблюдения. Или, наоборот, уже все и всё знают?
Тут я почувствовала, что опять начинаю теряться в догадках, а посему сочла за лучшее постараться отбросить прочь вопросы, на которые не знаю хотя бы приблизительных ответов. Что ж, как говаривала моя бабушка, война план покажет. Посмотрим для начала, что они мне откроют.
Уже показалось освещенное здание аэропорта. Митя сбавил скорость и подъехал к стоянке. Машина остановилась. Я увидела, как Костя умудрился припарковаться совсем рядом, как он заглушил мотор и вышел из машины. Следом за ним показался Митя и что-то сказал Шилову. Костя слушал внимательно, немного склонив голову набок, он, похоже, не доверял собеседнику.
Мы наблюдали за этой сценой. Потом Мите удалось переубедить Костю, и тот пошел следом за ним к аэропорту. Так, похоже, сейчас будет разыграна заглавная сцена спектакля. Чей теперь выход, чей монолог? Я усмехнулась и повернула голову к моим спутникам.
– Ну и что теперь? – спросила я. – Мы приехали.
– Да, – сказал Эд. – И теперь нам нужно отправить Евгению.
– Евгению, значит, – меня разбирало недоброе любопытство. – Что ж, будем знакомы, Женя. Меня зовут Ирина Лебедева. Очень жаль, что мы не познакомились с вами раньше. Ну хотя бы несколько дней назад, – добавила я с куражом, несомненно наигранным, поскольку мой голос звучал недоброжелательно.
– Ира, пожалуйста, не надо так, – попытался урезонить меня Эд, но это еще только больше меня разозлило. Надо же, теперь у него, оказывается, голос прорезался. Кто бы мог подумать!
– Эд, она имеет право злиться, – откликнулась «Женя». – Я бы вообще с ума сошла на ее месте.
Мне очень хотелось сказать им, что я действительно едва не сошла с ума, но передумала. Меня снова задел этот холодный снисходительный тон.
– Нам пора, – между тем произнесла она. – Мы пойдем, – повернулась наконец-то она ко мне, но я все равно не могла разглядеть ее лица, – а вы останетесь здесь. Подождете Эда.
Я ничего не понимала. Если это все, то какого черта они меня сюда везли? Я снова терялась в догадках и потому молчала.
– Но прежде чем мы уйдем, – добавила она и пошарила рукой в сумке, – я хочу, чтобы вы взяли вот это, – и она протянула мне небольшую тетрадь, даже не тетрадь, а блокнот. – Здесь первая часть истории, – ответила она на мой немой вопрос. – Когда-то все это, – она кивнула на блокнот, – происходило в жизни Марианны Масри. Это правда, и я сама все это записала, позже, уже после встречи с Эдом. Если хотите, тут моя исповедь. Я доверяю все это вам. О том, что случится после, Эд расскажет, когда вернется.
Я снова засомневалась в том, что передо мной действительно Марианна, поскольку не видела ее лица. И еще потому, что не верила ни единому ее слову. И вообще, фальшивка какая-то. Бред, параноидальный бред. Зачем мне какие-то записки сумасшедшей? Теперь я уже не себя, а ее считала свихнувшейся. Да и что за особа передо мной?
Я молчала и все еще не брала блокнота. Женщина ждала, я чувствовала, что она пытливо вглядывается в мое лицо, но и она вряд ли могла меня разглядеть – в машине было слишком темно.
– Нам пора, – поторопил ее Эд.
– Подожди, – остановила она его.
Между нами почти осязаемо нарастало напряжение. Мы все еще пытались рассмотреть друг друга, чтобы убедиться в реальности происходящего. А напряжение, словно тетива лука, все натягивалось, приближая момент, когда стрела должна полететь в цель. Она молчала, протянув ко мне руку с блокнотом. На нее падал свет от уличного фонаря, и руку я видела отчетливо.
– Я вам не верю, – тихо сказала я, выпуская ту самую стрелу.
– Я знаю, – глухо ответила она. – Я и сама себе не верю. Не верю, что все это случилось со мной. Но это случилось, и мы обе оказались в этом замешаны, – ее голос прозвучал печально. Словно раненый.
– Я не верю, что это вы, – попыталась объяснить я ей.
– Эд, включи свет. Она не поверит, пока не увидит собственными глазами, хотя, – усмехнулась она, – ей ли теперь не знать, что глаза могут обмануть. Но все равно – включи.
Он повернулся к нам, кивнул и включил свет в салоне. Я зажмурилась, хотя лампочка и не была яркой, но глазам, так долго пытающимся рассмотреть что-то в темноте, было больно. А потом я увидела ее лицо.
Да, это была она. К сожалению, у меня не осталось никаких сомнений. Высокие скулы, пухлые губы, серо-голубые глаза, черные волосы, без сомнения – парик. Сколько раз я разглядывала это лицо на фотографиях и даже однажды увидела его в жизни… Или – в смерти…
– Этого не может быть, – тихо проговорила я. – Я сошла с ума, да?
– Нет, – ответила она. – Это действительно я. Просто теперь у меня другое имя и, – она бросила быстрый взгляд на Эда, повернувшегося к нам, – другая жизнь. Это я сошла с ума. Мне уже за сорок, – она погрустнела, – а я мечтаю начать новую жизнь с мальчиком.
Я посмотрела на Эда, а он, не отрываясь, глядел на нее.
– Но ведь ты говорил, что… – попыталась было возразить я.
– Что? – вместо Эда вновь заговорила она. – Он говорил, что я его не воспринимаю всерьез? Так? – она слабо усмехнулась. – Так и было. Сначала.
Мы помолчали.
– Я должна попросить у тебя прощения, – вдруг сказала она. Теперь в ее тоне не было и намека на холодность, на высокомерие, на снобизм, хотя она и обращалась ко мне на «ты». – Это была моя идея затащить тебя в тот день к себе.
