Она грубо дергала, толкала, пихала меня.
– В машину! – скомандовала она мне.
Я спросила, зачем она это делает, чего от меня хочет.
Мама посмотрела на меня, словно не понимая. Сказала, что она моя мама. А я ее ребенок. И она готова на все, чтобы защитить меня. Ради меня она готова даже на убийство, если это понадобится.
В руке у нее был большой черный фонарик. Она замахнулась им, и я закрыла голову руками.
Стелла
С изумлением я смотрела я на фото улыбающейся женщины.
Я встречалась с ней, мы даже беседовали.
Пили кофе в кафе.
С фотографии на меня смотрела Эва.
Она казалась такой человечной и сочувствующей, мне захотелось поделиться с ней. Я рассказала об Алисе – о том, что я нашла ее. О своей уверенности в том, что Изабелла – моя дочь, мое пропавшее дитя. Эва поддержала меня в том, чтобы продолжать искать правду, даже если все вокруг уверены, что я сошла с ума. Я рассказала ей, как ездила в Веллингбю и в КТИ в надежде увидеть Алису. Упомянула Хенрика и призналась, что ничего ему не говорила. Призналась, что он однажды отвез меня в психушку и что я не уверена, что он поверит мне на этот раз.
Я поделилась с ней самым сокровенным, открылась ей. Рассказала о своем страхе материнства. О горе, что я не могу завести еще детей. И еще я рассказала об Эмиле. О своем постоянном страхе, что с ним что-нибудь случится, что его отнимут у меня.
Эва слушала. Эва поняла меня. Эва утешала и давала советы.
Она похвалила мой красный зонтик.
Уже на выходе из дома престарелых я вспомнила о фотографии, которая так и лежала у меня в кармане. Остановившись, я достала ее. Молодая Керстин с малышом на руках. «Керстин и Изабелла, Копенгаген, февраль 1994». У ребенка были светлые волосы. Он улыбался, но ямочек на щеках не было. Это не Алиса. Это совсем другой ребенок.
Но если это не она, то кто же это?
Я вышла на парковку перед входом. Села в машину, откинулась назад и решила разобраться во всем с самого начала.
Я стала вспоминать тот дождливый сентябрьский день, когда Изабелла пришла в мою консультацию. Она встряхнула своими длинными черными волосами и улыбнулась мне. Уже тогда я знала, что это Алиса.
Мой дневник. Все воспоминания.
Даниэль и наша с ним история.
Ошибка, которую я допустила с самого начала, не будучи откровенной с Хенриком. Страх, что мне не поверят, страх, что я ошиблась. Боязнь, что меня снова посадят в психушку.
Эва втерлась ко мне в доверие, заставив обо всем рассказать.
Затем Керстин разыскала Хенрика и использовала мою откровенность против меня. Ее звонок по поводу Эмиля заставил меня примчаться в школу и устроить там сцену, после чего Хенрик повез меня к доктору Савик.
Фальшивость Эвы, ложь Керстин.
Она сбила Эмиля в уверенности, что это была я.
Визит к Свену Нильссону. Информация, о которой он говорил и которую так и не удалось проверить. «Он собирался все рассказать. Но он внезапно умер. Такая внезапная смерть. Так и не успел».
База отдыха «Страндгорден» закрылась вскоре после того, как мы побывали там. Элле-Марья рассказала, что дочь не захотела управлять имуществом после смерти отца.
Внезапно он умер.
Должно быть, Керстин тоже находилась на базе отдыха «Страндгорден» в августе 1994 года, но я не помню, чтобы встречалась с ней. Что она там делала? В домиках она не жила, в этом я уверена. Мы общались с другими постояльцами, когда гуляли с коляской или сидели на берегу.
Рогер Лундин неожиданно умер.
Он собирался все рассказать.
Так ему что-то было известно? В таком случае что именно?
У нее была дочь. На некоторое время она перебралась сюда, но потом снова уехала. «У нее был маленький ребенок – наверное, тяжело оказалось справляться с таким хозяйством самой».
Фотография, которую я нашла в доме. «Керстин и Изабелла, Копенгаген, февраль 1994».
И тут я слышу голос Алисы: «Я родилась в Дании».
Достав мобильный, я отыскала телефон Элле-Марьи и позвонила ей.
– Алло?
Я узнала ее голос, старческий, немного гнусавый.
– Здравствуйте, Элле-Марья, меня зовут Стелла Видстранд. Мы с вами встречались у базы отдыха «Страндгорден» пару недель назад.
Я выжидала. Услышала на заднем плане собачий лай.
– Да, алло! – говорит Элле-Марья.
Я предприняла новую попытку, напомнила свое имя и напомнила ей о нашей встрече.
– Да-да, я помню вас, – воскликнула Элле-Марья. – Прекрасно вас помню. Помолчи, Бустер, я разговариваю.
– Мне нужна ваша помощь, – сказала я. – Мне очень нужно кое-что узнать о Рогере Лундине – вернее, о его дочери.
– Да-да?
– Вы говорили, что он умер в 1994 году.
– Умер дома на диване, упокой господи его душу, – вздохнула Элле-Марья. – Дочь-то его и нашла. Она вызвала скорую помощь, но когда они приехали, он уже был мертв.
– От чего он умер?
Элле-Марья долго откашливалась, потом извинилась.
– У него был диабет. А в последнее лето он к тому же часто заглядывал в бутылку, видите ли. Это и стало решающим ударом, можно сказать.
– Вы говорили, что его дочь вернулась к нему? – осторожно спросила я. – И что она была с ребенком?
– Я видела ее пару раз с малышкой. Весной, в марте или апреле. Очень хорошенькая. Словно маленький ангелочек.
За несколько месяцев до того, как мы приехали туда. Что же произошло с той девочкой? Что стало с настоящей Изабеллой?
– С начала лета она перестала выходить, – продолжала Элле-Марья. – Сидела взаперти, не показывалась ни одной живой душе. Пошли слухи.
– Какие слухи?
– Люди поговаривали, что у нее проблемы.
– Алкоголизм? Как у отца?
– Скорее что-то с головой. Никто точно не знал, что с ней не так. Но люди говорили такое. А когда Лундин умер, она уехала вместе с ребенком.
– А как ее звали, дочь Лундина?
– Она недолго здесь пробыла. И сейчас все развалилось. Так жаль! Вот если бы она взялась тогда за дело!
Новый приступ кашля.
Я начала терять терпение.
– Элле-Марья, послушайте меня, пожалуйста, – сказала я. – Вы помните ее имя?
– К сожалению, нет. Вовсе не помню, как ее звали.
– Керстин? Ее звали Керстин Лундин?
Элле-Марья явно сомневалась.
– Нет, мне кажется, что нет. Подождите-ка, я посмотрю…
