Приехавшие криминалисты обследовали рукоятку ножа на наличие отпечатков пальцев и сообщили с нетерпением ждавшему их заключения лейтенанту, что, к сожалению, «рукоятка шершавая» и «отпечатки смазаны».
Труп Береговской забрали в морг, чтобы сделать вскрытие. Лейтенант, заявив, что надо бы, мол, всех вас забрать в отдел до выяснения, внял просьбам и ограничился подпиской о невыезде.
– Но меня же не было в доме… – попытался было возразить Антоша, но лейтенант осадил его:
– На всякий случай, – веско заявил он.
– Мне через неделю в Париж ехать, – с достоинством поднялась с дивана Авдеева, – для подписания договора с французами…
– Разберемся, – снабдив свою реплику успокаивающим жестом, лейтенант развернулся и вышел в сопровождении своих помощников.
Глава 4
Напряжение этого вечера немного начало спадать с меня, лишь когда я заняла свое прежнее место в машине Валерия. Не без опасения, надо сказать, заняла. Я готова была подозревать в случившемся любого из присутствовавших на этой проклятой вечеринке. А вдруг это он – я незаметно изучала лицо Валерия. Кто его знает, может, у него был скрытый мотив для того, чтобы отправить Галину на тот свет? По спине забегали мурашки. Я прикрыла веки и усилием воли подавила страх.
– Мне кажется, – неуверенно сказала я, – что тебе следовало бы остаться с Авророй Кондратьевной еще на некоторое время, поддержать ее и так далее.
– Преданность чувств, нижайший поклон, – горько усмехнулся Валерий, – переживаешь за мою репутацию в фирме?
Он скосил на меня свои серые непроницаемые глаза. Двигатель был давно запущен. Наконец мы тронулись, выехали со двора и направились в центр. Заснеженные улицы были пустынны. Свет фонарей бледно-желтыми размытыми пятнами лежал на дорогах и тротуарах. Все навевало грустные мысли, а если еще и присовокупить к этому впечатления сегодняшнего вечера…
– Не бойся, меня не уволят. Я нужен Авроре Кондратьевне… – он бросил на меня ироничный взгляд, – она, конечно, может похорохориться, пальчиком погрозить, но на увольнение не пойдет.
Сейчас Валерий казался мне самонадеянным наглецом, непрошибаемым циником да просто нечутким человеком. Он даже словом не обмолвился об убийстве… Тревожное сомнение вновь зашевелилось на дне моей души. А вдруг это он? А что, если он и меня сейчас где-нибудь прикончит? Отвезет в тихое, темное местечко и сунет промеж лопаток ножичек? Ужас, холодный, мерзкий, неотвязный, сдавил мне сердце, забил ледяным комком горло. Мне почудилось, что еще минута, и я задохнусь. Мне не хватало воздуха, под ложечкой больно сосало, голова кружилась, мысли путались.
– Тебе нехорошо? – забеспокоился Валерий.
– Нет, сейчас пройдет… Переутомление, – соврала я, чувствуя, что дикий страх меня не отпускает, – может, мне лучше прогуляться?
– В час ночи? – удивленно поднял брови Валерий.
– Куда ты едешь? – дрожащим голосом спросила я. – Я же не сказала, где живу.
– Я везу тебя к себе, – невозмутимо ответил он, – мне не хочется оставлять тебя одну…
Он в первый раз посмотрел на меня с недвусмысленным страстным призывом. У меня упало сердце. Я не чувствовала ни рук, ни ног. «Не хочет оставлять меня?» – крутилось в моем воспаленном мозгу.
– Нет, нет, – горячо запротестовала я, сдерживая нервную дрожь.
– Да у тебя озноб, – встревожился Валерий, – ну ничего, приедем, выпьем коньяку…
«Поиграем в прятки», – с черным юмором добавила я про себя.
– Я все думаю, кто мог убить Галину… – я посмотрела на Валерия.
Ни один мускул не дрогнул на его немного осунувшемся, утомленном, но по-прежнему подозрительно спокойном лице. Чтобы убить человека, казалось мне, нужно обладать такой же выдержкой и цинизмом, как у него…
– Пусть милиция разбирается, – пренебрежительно ответил он, – я предполагал, что с Галиной случится что-то похожее на то, что сегодня произошло.
– Это почему же? – насторожилась я.
У меня было ощущение, что сердце у меня бьется где-то в горле. Я еле различала, что говорит Валерий. Стук сердца был настолько громким и аритмичным, что казалось, будто я нахожусь в эпицентре какого-то затяжного взрыва. Кровь то бросалась мне в лицо, то молниеносно отливала. Я чувствовала смертельный холод в конечностях.
– Потому что с мужиками путалась, – с безразличным видом ответил Валерий.
– У тебя с ней что-то было? – прямо спросила я, по-прежнему охваченная ужасом.
– У меня? – насмешливо приподнял брови Валерий. При этом его гладкий, если не считать небольшой упрямой складки между бровей, лоб покрыли неглубокие морщины. – Ты смеешься надо мной?
– Не пойму, чем вызвана такая ирония и риторический вопрос, – сказала я, стараясь не стучать зубами от страха.
– Извини. Конечно, если бы ты знала Галину, то не спросила бы меня о том, было ли что у меня с ней или не было… – виновато улыбнулся он.
– Так значит, не было… – подытожила я.
– Да ты дрожишь вся. – Он повернул ко мне свое казавшееся в свете фар и снега меловым лицо.
Его рука, как в прошлый раз, легла на мою руку, только не осторожно накрыла ее, а страстно стиснула. Кровь ударила мне в виски. Мне стало жутко, едва я представила, что та же самая рука, возможно, вонзила Галине в спину нож с костяной ручкой, нож, которым до того повар, приглашенный Авдеевой, резал румяную тушку гуся.
– Неудивительно… – гипнотическим взглядом посмотрел на меня Валерий, – такое легкое платье. Но оно тебе идет, и я буду счастлив, если ты его вновь наденешь, но не по такому печальному поводу.
– Я его на праздник надела, – поправила я Валерия, – даже не догадываясь о том, как все обернется. Но теперь это платье всегда будет ассоциироваться в моем представлении с тем ужасом, свидетелем которого я сегодня стала.
– Прости, я неуклюже выразился… Но сколько пессимизма! – с кощунственной беззаботностью улыбнулся Валерий, – а ведь все так хорошо начиналось.
– Что все? – наивно спросила я.
– Послушай, не делай вид, что не догадываешься, о чем я говорю, – с оттенком раздражения в голосе сказал Валерий, – ты ведь сама едва не дала мне пощечину…
– Какую пощечину?
– Вернее, дала… моральную, так сказать, – он красноречиво посмотрел на меня.
– Ладно. Давай поговорим начистоту. Если ты думаешь, что я сейчас поеду к тебе, то очень заблуждаешься. И вообще, я не уверена, что я именно та женщина, которую тебе следовало бы пригласить к себе, чтобы скрасить, так сказать, твое одиночество.
Страх начал понемногу отпускать. Станет ли убийца говорить о сексе, который по сравнению с убийством выглядел более чем невинно? А что, если у него бездна хладнокровия, и он без труда может лишить кого-то жизни, а потом завалиться с дамочкой в постель и устроить любовные игры?
