Кузьмина повернулась к своим пробиркам, вытащила одну из них из штатива и, ловким движением взбалтывая ее содержимое, стала внимательно в него всматриваться, не иначе как давая мне понять, что пора кончать неприятный разговор. А я вдруг почувствовала холодок в груди от услышанной информации.
Получалось, что санитарный врач Верейский собирал на кого-то компромат, собирал тайно, так, чтобы никто не знал. Но информация просочилась из лаборатории, наверняка кто-то, против кого и был, собственно, направлен компромат, узнал о деятельности Верейского и решил его убрать. Но если это все именно так, как я предполагаю, то, во-первых, компромат должен быть достаточно серьезным, чтобы некто мог решиться на убийство. А во-вторых, этот таинственный некто непременно должен принадлежать к числу ближайших знакомых, работающих в лаборатории, иначе как бы дошла до них весть о таинственной деятельности Верейского.
Погруженная в свои размышления, я сидела возле лабораторного стола, хозяйка которого, с невозмутимым видом продолжая работать с пробирками, вдруг сказала:
– Не везет мне этим летом. Как раз жара, люди на пляжах, в отпусках, а я здесь должна торчать. Еще, как назло, работой загрузили. Все разъехались по отпускам, а тут куча срочных анализов пришла.
Я вздохнула. Это уже был совсем прямой намек, что пора, мол, проваливать, и я чувствовала, что проверить теперь знакомства лаборантки с возможным убийцей санитарного врача никак не удастся, для этого нужно более доверительное к себе отношение. Я действительно встала и уже собралась попрощаться, как вдруг вспомнила, что есть еще одна важная вещь, о которой непременно нужно спросить у лаборантки.
– Скажите, а анализ проб Верейского в пятницу тоже делали вы?
– Ну а кто же, конечно, я! – За деланой беспечностью ответа я ощутила, однако, некоторое напряжение. – И что?
– Нет, ничего, – сказала я, несколько смущаясь ее резковатого тона. – Просто я хотела бы узнать, в какой именно пробе находился яд. Это очень важно для того, чтобы найти убийцу.
– Найти убийцу? – переспросила Кузьмина, задумчиво глядя на меня. – Вы думаете, его отравила не хозяйка ресторана?
– Убеждена, – сказала я. – Там концы с концами не сходятся. Поэтому я и пытаюсь во всем этом разобраться. И мне очень нужно знать, в каком именно образце обнаружен яд, каким именно блюдом его отравили.
– Каким блюдом? – снова переспросила лаборантка. – Ну, каким блюдом, я этого вам сказать не могу. Но, по-моему, яд был во всех пробах.
Я опешила:
– То есть как это во всех пробах? Этого не может быть!
Женщина безразлично пожала плечами и снова задумалась.
– Ну да! – сказала она убежденно. – Я теперь совершенно точно припоминаю, во всех.
– Да как же так? – я не могла поверить, что Кузьмина не подшучивает надо мной.
– Понимаете, – стала объяснять мне она, – пробы у нас поступают сначала в бактериологическую лабораторию, где мы смотрим на наличие болезнетворных бактерий, а потом в химическую, где делаем анализ на разные отравляющие вещества. Я еще так удивилась, когда на эти пробы глянула, что там микроорганизмов вообще нет. Понимаете, никаких – ни полезных, ни вредных, все стерильно!
– А что, это необычно, да?
– Конечно! – лаборантка широко улыбнулась. – Понимаете, обычно в любом холодном блюде всегда присутствует какая-нибудь микрофлора, пусть в самом незначительном количестве. Эти бактерии заводятся практически мгновенно, как только условия становятся более менее пригодными для существования. Ну, в смысле, температура снизится и так далее.
– И что? – спросила я, чувствуя, как меня начинает мутить от одной мысли, что в нормальной еде непременно должны быть бактерии.
– А тут все чисто! – лаборантка радостно усмехнулась. – А раз все чисто, значит, возможно только одно тому объяснение: в образцах присутствует сильное отравляющее вещество. В принципе для бактерий это может быть простой спирт, я сначала так и подумала: они что, на спирту все готовят, что ли? А потом, как из химической лаборатории пришел результат, стало вообще все ясно.
Я кивнула. Как Павлик в пятницу вечером, теперь и я медленно пыталась справиться с подступившей к горлу тошнотой. Вспоминала слова, сказанные кем-то из знакомых Володьки, химиком-пищевиком по профессии: если бы неподготовленному человеку подробно расписали, что за симпатичный набор живых существ поглощаем мы в процессе принятия пищи, его непременно стошнило бы. Однако мне нужно было продолжать спрашивать.
– И что, стерильными оказались все пробы?
– Да, кажется, все.
Лаборантка вдруг поднялась из-за стола, подошла к стоявшему на соседнем столике и светившемуся экраном компьютеру, принялась водить мышью и щелкать ее кнопкой.
– Вообще-то это информация для служебного пользования, – сказала лаборантка, открывая нужный файл, – но для вас, так уж и быть. Вот, смотрите! – она указала мне на возникшие на экране строчки текста. – Анализ от 18 июля, пятница. Полное отсутствие микрофлоры во всех пробах!
И, глянув на экран, я убедилась, что именно эта фраза и стояла там. Значит, не оставалось никаких сомнений: яд был во всех пробах. Я не знала, что и думать.
Выходя из здания санэпидстанции, я до последнего момента надеялась, что вот-вот появится синий «Рено» заведующего пищевым отделом Маслина. Мне необходимо было так много спросить у него. Но в узкой улочке возле старинного купеческого дома, где помещалась санэпидстанция, было пустынно и тихо, изредка проезжавшие мимо машины не имели ничего общего с шикарным заграничным автомобилем Константина Григорьевича.
Глава 9
На телевидении мне сразу же, еще на вахте, велели подняться в кабинет Кошелева, что я и сделала. Предстоял пренеприятнейший разговор, но после происшедшего со мной в последние часы я не ощущала ни малейшего страха перед гневом начальства. Мне довелось увидеть и испытать вещи пострашнее.
Поэтому ничуть не удивилась, застав в кабинете зама главного редактора всю нашу славную компанию – Павлика, Галину Сергеевну, Лерочку, мою ассистентку. Я знала, что эта скандальная история давно уже стала достоянием абсолютно всех сотрудников телецентра. Когда я, предварительно стукнув три раза в дверь, вошла в кабинет, что-то громко и раздраженно говоривший Кошелев вдруг замер на полуслове с открытым от изумления ртом, и все присутствующие так же уставились на меня во все глаза, будто я была невесть какое чудо из сказки.
– Ирочка пришла! – пропела Галина Сергеевна. – А мы все думали, что ты еще в бегах!
Да, по всем признакам, настроение у компании было не из приятнейших.
– Однако очень мило с вашей стороны, что вы все-таки к нам зашли, – едко сказал Кошелев. Я заметно приуныла. Когда наш шеф делается саркастичным, положение очень серьезно. – Можно поинтересоваться, где это вы теперь, во время рабочего дня, были?
