Как я уже сказал, на улицах было людно, и было заметно, что в основном все спешат куда-то по делу, праздношатающихся не видно. Все мужчины носили шляпы, у многих на ремнях висели кобуры с револьверами. Одежда у всех простая, в простые же цвета крашенная. Ткань – все больше крепкое полотно и холстина, та, что сразу не порвешь. А вот женщины удивили – если по антуражу я ожидал от них длинных юбок и шляпок, зонтиков и шпилек, как все в тех же вестернах, то не ошибся только со шляпками. В остальном же… нельзя сказать, что носили они мини, но длина подолов преобладала умеренно скромная и практичная, чуть ниже колена, а у кого и выше, а у многих еще и с зап?ахом – для удобства, наверное. В общем, не выглядело так, что кто-то здесь специально заморачивается общественной моралью, – все больше практичностью и удобством. Были и просто брюки, похожие на джинсы, вернувшиеся в свою естественную форму – рабочей одежды.
Прически у женщин тоже были не из девятнадцатого века. Были косы, по одной и по две, висячие и свернутые в узлы, были и просто привычные нам «каре», без всяких хитростей, а были и «конские хвосты», причем носились они все больше с забавными плетеными шляпками, скорее напоминающими жокейские шлемы. Хотя женщины есть женщины, стиль и даже мода во всем этом прослеживались – и в одежде, и в прическах, и в обуви, да и украшениями они не пренебрегали. Но так все, очень умеренно, не оголтевая.
Мой мозг попытался переварить новый объем полученной информации – и не переварил, а мысль окончательно забрела в логический тупик, где и застряла: ничего подобного в истории, о которой я всегда любил книжечки почитать, я так и не нашел. Не было в ней аналогий – и все тут, если в комплексе смотреть. Отдельные кусочки головоломки запросто укладывались в мои представления о той или иной эпохе, но зато в такой компоновке они никак не подгонялись друг к другу. А здесь совмещалось несовместимое. И вроде так нормально совмещалось, гармонично, никого не удивляя и не шокируя.
На первых этажах домов из красного кирпича хватало лавок, парикмахерских, каких-то трактиров, названия которых понятны были без всякого перевода, поскольку писаны были по-русски. Подчас поражали местными особенностями языка, но так, по мелочам все больше. Отметил я и то, что твердых знаков с «ятями» в написании не имелось – стандартный русский алфавит, тот самый, что после советской реформы возник.
Один раз глаза мои споткнулись о небольшую бронзовую табличку, висящую на стене добротного кирпичного дома в два этажа, на которой было написано «Ambassador». Перевод не требовался, а вот расшифровка…
– Это что? – спросил я.
– От франков посланник здесь живет и принимает, – ответила Вера. – И язык франкский. Не учил?
– Франкский? – озадачился я. – Франкского не учил.
Интересно, что у них под франкским здесь понимается? Французский? А откуда в нем тогда «негро» и «бланко» из испанского?
– А я учила немного, – гордо ответила она. – Поговорить смогу.
– А… франков этих здесь много? – спросил я.
– Нет, мало, – покачала она отрицательно головой. – Я их раза два вживую и видела. А вот те, кто на западных островах живет, так торгуют с ними все время. Но это далеко отсюда.
– Ага… – кивнул я, подтвердив, что хоть что-то понял.
На улицах стало теснее, и мы спешились, оставив коней в поводу. Сначала двигались в сторону порта, направление к которому легко угадывалось по наклону улицы и время от времени показывающимся из-за домов мачтам, но неожиданно Вера остановилась и сказала:
– На базар пошли.
– Пошли, – согласился я сразу. – А что так спешно?
– Лошадями торговать нам не с руки, мы их барыжнику продадим, пусть и с потерей, – объяснила она. – А там все лавки есть, какие надо, и ты со мной к «Чайке» придешь уже переодетым. А время терять не хочу, а то не дождутся нас. А потом нам обязательно к полковнику надо: обоз ведь в городе нанимали – надо сказать, куда люди пропали.
– Барышнику? – переспросил я, подразумевая слово «барыш» в качестве однокоренного и вспомнив этот термин из классической русской литературы.
– Ну да, барыжнику, который барыжит, – подтвердила Вера, явно вложив в основу слова «барыгу», что меня тоже удивило – к старым словам оно никак относиться не могло.
Ну к барыжнику так к барыжнику, мне-то что? Суть от этого не меняется, а в том, что из купеческой одежды мне вылезти надо, тут мы оба согласны. Не годится в ней на глаза попадаться тем, кто покойного знал. Достаточно его винтовки. Но тут уже объяснить проще – как мне «мозги помяли», так и оружие исчезло, вот и отдала мне наследница то, что отцу принадлежало. Ее право. А мне винтовка понравилась, если к слову. Бьет как кувалдой, механизм ухоженный, да и работа тщательная – настоящий мастер делал. Хотя насчет работы тоже вопросы имеются – очень уж качество обработки деталей высокое, для оружия века девятнадцатого нетипичное. Да и сталь, похоже, качества серьезного.
– Сюда, – сказала девочка, сворачивая в какой-то переулок.
Я пошел следом за ней, и через минуту мы выбрались на просторную квадратную площадь, замкнутую кирпичными стенами прижавшихся друг к другу домов, где все первые этажи были заняты всевозможными лавками и магазинами, а середина забита навесами и лотками. Обычный базар, короче. Привлекла мое внимание большая толпа людей. Они окружали какой-то невысокий постамент и слушали что-то громко выкрикивавшего человека, читавшего с листа.
– Что это? – спросил я, приглядываясь.
– Церковная казнь, – ответила Вера, явно сама заинтересовавшись. – Пошли посмотрим? Пока не закончат, все равно торговли не будет: все здесь собрались.
– Ну… пошли, – кивнул я, мысленно записывая еще одну строчку в список своих наблюдений: «публичные казни».
Однако именно казнью то, что мы увидели, не оказалось. На высоком помосте стояли четыре позорных столба самого средневекового вида, два из которых пустовали, а в двух были зажаты казнимые – толстый красномордый мужик с рыжей бородой веником и подходящая ему по комплекции тетка, разве что помоложе, лет тридцати. Они были заметно похожи друг на друга, из чего я заключил, что это брат и сестра. На каждом столбе висела табличка с крупной надписью: «Скупщик краденого и награбленного».
Рядом с преступниками стояли несколько человек, из которых наибольшее внимание привлек некто с короткой седой бородой, одетый в белый френч под горло и с аккуратной соломенной шляпой на голове, сжимавший в руках небольшую книгу в темном переплете, с оттиснутым на нем крестом. На груди у него, на скромном кожаном шнурке, висел простой крест из белого металла, отполированный до зеркального блеска. Этот человек и заканчивал речь, говоря вроде бы и негромко, но так, что его слышали во всех концах площади:
– «…и лишаются христианского звания, после чего следует полагать их нечестивыми неграми. На этом Божья Церковь слагает с себя заботу о них, и они будут отлучены и переданы светской власти славного города Новая Фактория, которая и решит дальнейшую их судьбу!»
