– Что смотрел? – спросила она меня.
– Да так… – покачал я головой. – Где я?
Действительно, при чем тут наряд? А все остальное это? Джунгли, скалы, гиены, балканский язык и старый «винчестер», который при этом новеньким выглядит, как с завода? Разбитый обоз, колея, где следы только от тележных колес и конских копыт – и ни одного автомобильного протектора? Так где я все же?
– А ты кто есть? – ответила она вопросом на вопрос.
А кто я? Кто? А я теперь и сам не знаю. Нет, знаю, но почему-то чувство такое, что скажи я ей «из Москвы» – она и будет так дальше смотреть, нахмурив брови и явно не понимая, о чем речь идет. А о чем она на самом деле идет, речь эта самая?
– Человек прохожий, – усмехнулся я своему собственному ответу. – Тебе не враг. В беду попал.
– За беда видно, – кивнула она. – Кровь на тебе. Голова.
– Знаю.
Она вновь удивленно посмотрела на меня, затем переспросила:
– Ведаешь?
– Ведаю, – опять подделавшись под собеседницу, ответил я.
Между тем продырявленная гиена поползла к выходу из прохода, медленно, явно подыхая, оставляя за собой кровавый след. Судя по отдаче, калибру и форме пули, достаться ей должно было сильно. Тут орудие серьезное, одним ударом и шоком от него убить может. Сколько пуля весит? Граммов пятнадцать или больше? Может, и больше.
Я выдернул патрон из «бандольеро», осмотрел уже внимательно. Для револьверного длинный, при этом калибр этак сорок четвертый или сорок пятый, не меньше, если на глазок, маркировка на донце непонятная – буква «Р», и все. Гильза в длину сантиметра три с чем-то прикидочно, при этом снаряжен патрон не дымарем: от стрельбы лишь легкое синеватое облачко в воздухе повисло. Так себе порох, если честно: если для бездымного – грязноватый, но и не дымарь. Да и по запаху их не спутаешь. А вообще патрон серьезный, кувалда прямо, только для дальней дистанции я бы такого пользовать не стал, предпочел бы винтовочный.
Застегнуть на себе надо подвесную эту… вон как она на совесть сделана. Старые портупеи напоминает, кстати, тоже кожа, только рыжая, на латунных колечках и пряжках. На плечах ремни широкие, дальше – ?уже, сзади буквой «Y» расходятся на плечах. Подсумки тоже из толстой кожи, крепкой и надежной, с быстрыми клапанами, как на армейской пистолетной кобуре, на углы приклепаны уголки, как на старинных чемоданах, чтобы не протирались. На века сделано, солидно.
Снаружи донеслось рычание, причем не одной глотки, а вместе с ним – жалобный скулеж, перешедший в отчаянный визг и оборвавшийся. А затем разом, как взрыв бомбы, визг, лай, хрип, возня, хруст костей и треск раздираемой плоти. Прямо здесь, у прохода меж камней.
– Чуешь? – громким шепотом спросила девчонка. – Стая зажрала. Уйдут теперь, за мы ждать не будут.
– Хорошо бы, – кивнул я, втыкая патрон в окошко ресивера.
Впрочем, теперь, с винтовкой в руках и в укрытии, я чувствовал себя не в пример уверенней, чем на дороге – с пустыми руками да прямо перед стаей. Да еще среди кучи трупов. Трупов… девчонка-то откуда? Из колонны разбитой?
– На дороге… – сказал я, показав рукой в ту сторону и стараясь говорить медленно: – …Там ваши? Ты с ними была?
– С они, – вздохнула она. – Убили все, никто не остался.
– Кто убил?
Она пристально посмотрела на меня, как на слабоумного, затем сказала:
– Негры убили. Кто тут убить может? Засада была. Обоз с товар шел, негры ждали. У иных ружья были, остальные рубили.
– Тут что, Африка? – спросил я, услышав о неграх и вспомнив о гиенах.
– Что? – явно не поняла она меня. – За что ты?
– Ну где я сейчас? – растерянно огляделся я.
– Не ведаешь? – удивилась она. – А как ты здесь?
– Не помню, – соврал я, решив не блистать рассказами про «яркий свет в машине»: не прокатят они тут. – Издалека я, а как сюда попал – не помню.
– На голове ранен, – кивнула она уверенно. – Мозги помялись.
– Ну да, типа того, – обрадовался я, убедившись, что скользкую тему мы обошли.
А мозги у меня и вправду «помялись», даже погнулись. Здорово мне по голове приложило – болит, зараза.
– Бога веруешь? – вдруг строго спросила девчонка.
– Верую, – уверенно кивнул я, хоть сам в этом сомневался глубоко.
– И крест есть?
– Был, – опять очень уверенно ответил я, потому что крестильный мой, на шнурочке, дома лежал, в столе, в маленькой коробке. – Но не знаю, где теперь.
Тут тоже не вру. Мне бы знать, где я сам теперь, не то что крест.
– Потерял или краден, – все так же уверенно ответила девчонка, кивнув своей мысли, а затем добавила: – Одетый странно. Ботинки какие богатые, и шерсть хороша в свитере. Чудно, что не взяли.
– Чудно, – кивнул я. – Но мог и просто потерять – не помню я.
– Говоришь странно, – добавила девчонка.
– Себя бы послушала, – ответил я, а затем спросил: – А там, в пещере, накрытый кто?
Она как-то вздрогнула, словно вспомнив, затем лицо ее скривилось некрасиво, словно вот-вот заплачет. Но не заплакала – закусила губу, удержалась. Затем ответила:
– Отец там. Убили его.
Прозвучало глухо. Даже как-то равнодушно. Так бы и подумал, если бы ее лица не видел. Сильный ребенок, уважение вызывает.
– Его ружье? – спросил я, приподняв «винчестер».
– За его, – кивнула она. – Пусть тебе будет. За меня оно сильное и тяжелое, мне револьвер хватит.
Она показала мне свое оружие. Я присмотрелся, затем попросил в руки. Чиниться она не стала, протянула ствол мне. Покрутив его в руках, заключил, что даже гадать не надо, откуда ноги растут у конструкции: это классический британский «уэбли» с переломной рамой. Даже не «уэбли», а «энфилд». Тот же граненый ствол, выполненный с передней частью рамы заодно, только короткий – сантиметров восемь в длину.
Не спрашивая разрешения, открыл стопор, выкинул гильзы и патроны из барабана, присмотрелся. Калибр не меньше десяти миллиметров, это точно, но гильзы довольно короткие, под небольшую навеску пороха. Да это и по барабану видно: длинный патрон в него не влезет. С пробиваемостью слабо, а вот с останавливающими способностями все в порядке должно быть. Пуля-то вон какая, спереди с выемкой и тяжеленная.
Зато видно, что игрушка дорогая. Металл прекрасный, рукоятка, кстати, довольно современной формы, костью отделана, по металлу инкрустация. И надпись: «За Вера, моя дочь, на четырнадцать лет. Папа».
– Ты – Вера? – спросил я.
– Вера, – кивнула девчонка, протягивая руку за оружием. – А ты?
– Алексей, – ответил я, отдавая револьвер.
– За кого крещен? – уточнила она.
