– А каучук здесь дико растет? – спросил я.
– И дико, и не дико, – ответила Вера. – Есть плантации, но южнее. На Длинном острове и на Анненском. И у турок большие плантации есть, они туда рабов отправляют. Но каучук всегда хорошо продается, поэтому есть смысл и у негров покупать.
– Ага, понятно, – кивнул я. – Кстати, там к ужину зовут, кажется.
– Верно, пошли.
Тощий кок расстарался на рис с кусочками рыбы и ананасами, щедро посыпав все специями, и, надо отдать ему должное, – получилось вкусно. Умял я до неприличия большую миску и за добавкой сходил, в которой он не отказал. Заодно поинтересовался, что за беломясую рыбу изрубили на кубики и пустили в блюдо.
– Рыба-меч, – сказал он с явным удивлением.
Видать, опять я накосячил со своей наивностью: экипаж-то не в курсе еще. Ну да и фиг с ним. Рыбу-меч я всегда полагал обитателем теплых морей, и как-то странно слышать, что она ловится на широте… а где мы сейчас? Если верить картам, то в районе… ха! За Тулой где-то. Интересно, а Тула глубоко? Да и вообще что осталось от старого мира после всех катастроф и многих веков? Ведь это сколько времени прошло, если навскидку, так… как с Батыева нашествия и до тех времен, из которых я давеча потерялся? Так получается. Ой, сколько времени прошло…
После ужина разливали чай и выдали всем по бутылке сидра, до которого я уже становился охотником. Раньше пробовал – не нравилось, какая-то яблочная брага непонятная, а тут прямо… вкусно, короче. Какой-то другой у них сидр, не такой, что мне пробовать доводилось.
– В первую вахту стоять будешь, – вновь подошел ко мне Игнатий. – Через час заступаешь. А за рулевого Дмитрий будет.
Он указал на совершенно седого, хоть и не слишком старого матроса, удившего рыбу с юта.
– Как скажешь.
– Так и скажу. А еще тебя в экипаж канониром зачислим, на рейс пока, так что будешь наравне со всеми делом заниматься.
– Это каким же? – поразился я. – Я на твоей посудине даже названий не знаю, где и чего, а ты от меня службы ждешь?
– У канонира служба – пушка, – отрезал он. – И оружие экипажа – следить, значица, чтобы оно в порядке было. Как у Ивана стирлинг. Он тоже палубу не драит и паруса не ставит, а после меня – второй человек.
Я задумался, пытаясь вспомнить, как назывался корабельный пушкарь. Комендор или канонир? Или канонир – это и есть «пушкарь», то есть должность, а «комендор» – звание? Нет, не помню уже, но вроде не ошибаюсь. Были же комендоры и старшие комендоры, это точно.
– Тогда говори, где у вас банник с прочей принадлежностью, и кто тут у вас помощник комендора?
– Комендора?
– Канонира, еж твою двадцать, – поправился я.
– Так вон Федьку учи, – подумав, сказал Глеб. – Он шустрый, и котел у него варит. Вроде как, хоть Божьим именем и не поклянусь, иной раз как сварит, так впору это варево псам вылить или на помойку выплеснуть.
– Ладненько, – обрадовался я. – Завтра к службе приставлю Федьку этого самого.
Суета на шхуне после ужина быстро сошла на нет. Свободные от вахты свалили в трюм спать, оставив на палубе двоих – седого Дмитрия и меня. Старшим вахтенным был рулевой, но командовать мной он вроде как даже стеснялся, поэтому, когда говорил, заметно смущался:
– Ты это… в общем, на бак тебе надо, тама твой пост. Если что увидишь – сразу мне кричи, чтобы я курс поменять успел или к ветру взять. И помни, что ночью любой возле шхуны – вражина, бей его беспощадно. А к утру, к рассвету примерно, мы уже к острову подойдем, но вахта не твоя будет.
– Понял я, будь надежен, – ответил я, после чего потопал на нос.
Местом базирования выбрал толстый конец бушприта – мощного бревна, вдававшегося на палубу. Уселся на него верхом, положив на колени «винчестер», да и засмотрелся на окружающий мир, благо было здесь на что глянуть – это не серый московский пейзажик.
Темнело, солнце садилось в переливающуюся искрами отраженных лучей поверхность океана меж двух близких островов, возвышавшихся на фоне буйства света темными, почти черными силуэтами. Груженая шхуна плавно покачивалась на низкой и пологой волне, с плеском пробивая ее наклонным форштевнем, и кроме мягкого плеска можно было услышать разве что поскрипывание снастей. Стирлинг опять молчал, не вторгаясь в природную тишину своим рукотворным стуком, а его хозяин моторист Иван спал себе под палубой, покачиваясь в гамаке.
– Хорошо-то как, – сказал я искренне, вдохнув полной грудью пахнущий йодом морской ветер.
Не знаю, что случилось со мной в Москве – убили меня там или я просто куда-то провалился, не столь важно. Как и то, что за последние дни у меня приключений было столько, сколько и на войне не всегда случается. Но мне здесь нравилось. Я хотел здесь жить, хотел дышать морем, хотел ходить по нему на шхуне, хотел возить грузы, хотел увидеть острова, хотел чувствовать себя частью экипажа. Вся увядшая было детская романтика вновь забурлила в душе, вламываясь в мозг яркими образами, волнуя и обещая удивительную и интересную жизнь, о какой совсем недавно не мог даже мечтать.
А еще у меня впервые появился кто-то, за кого я чувствовал себя ответственным. Вера, девочка, лишившаяся отца, которая спасла меня, потерявшегося во времени, которой по этому долгу я уже никогда не смогу достойно отплатить. Сильная и смелая девочка, взявшая на себя ответственность за все происходящее вокруг, вынужденная вдруг стать взрослой в свои пятнадцать лет. И у которой, получается, никого не осталось, кроме меня, случайно встреченного на глухой дороге в джунглях. А у меня – никого, кроме нее. Да и не было у меня никого и раньше, вечно одиночкой был.
Что-то плеснуло у самого борта, я перегнулся, чуть испугавшись, и вдруг увидел круто изогнутую черную блестящую спину с маленьким плавником, мелькнувшую у самого буруна, который кипел по носу шхуны. Дельфины. Целая их стая, шесть или семь, мне никак не удавалось посчитать. Они играли, пересекая путь судна, подныривая один под другого, вырываясь вперед и опять приближаясь. Время от времени один из них невысоко выпрыгивал из воды, возвращаясь в нее совершенно бесшумно, ловко, до ощущения полного неправдоподобия.
Затем стая ушла, но появились летающие рыбы, поднявшиеся дышать на закате и выскакивающие из воды целыми стайками, похожие скорее на маленьких шустрых ласточек, непонятно как и зачем переселившихся на жительство в море. Рыбки летели далеко, над самой поверхностью воды, вдруг покрывая ее мелкой рябью там, где стайка ныряла. Наблюдая за ними, я даже чуть не пропустил пару лодок, появившихся из тени острова.
Низкие и длинные лодки с двумя бревнами-балансирами каждая, едва возвышающиеся над водой, несли по четыре человека каждая. Я схватился за подзорную трубу, выделяемую вахтенным, и сквозь наступающие сумерки сумел-таки разглядеть, чем они там заняты, – тянут сети из воды. Из чего заключил, что пиратской атаки ожидать не приходится. Разглядеть же самих негров уже не получилось: темновато было. Заметил только, что стоящий у рулевого весла высокий худой силуэт помахал нам рукой. А затем вслед раздался еще и протяжный свист.
