Если же побег Василия действительно был неприятной неожиданностью для Тохтамыша, то отчего было хану не послать в Москву очередного «лютого посла» с требованием выдать беглого заложника? И если Дмитрий в первый раз — отправляя Василия заложником в Орду — откупился от татар жизнью сына, то отчего бы ему не сделать это во второй раз? Но хан, судя по всему, вовсе не настаивал на примерном наказании беглеца. Такую снисходительность Тохтамыша некоторые исследователи объясняют желанием хана укрепить политическую систему великого княжения Владимирского, с тем чтобы использовать ее в качестве противовеса объединенному Кревской унией Польско-Литовскому государству.
«Переменой отношения Орды к Владимирскому княжению после 1385–1386 гг. следует также объяснять… отпуск из ордынского плена князей тверского Александра, рязанского Родослава и московского Василия» (138, 179).
(Это предположение многое объясняет в истории с заложниками. Но оно — увы — довольно шатко. Вызывает сомнение исходное положение историка о необычайно активном и вездесущем характере ордынской дипломатии. Выстраивая длинные ряды предполагаемых причинно-следственных связей, мы рискуем не только перегрузить эти гирлянды, но и модернизировать менталитет «кибиточных политиков».)
Кревская уния 1385 года повлекла за собой перестройку всей системы межгосударственных отношений в Восточной Европе. Однако конкретное содержание этой перестройки еще предстояло определить. Здесь возможны были самые различные варианты. Огромное большинство населения Литвы составляли восточные славяне. Идея объединения восточных и западных славян в единое государство кружила голову. Это государство могло бы решать грандиозные исторические задачи: избавление Византии от турок и Руси от татар, противодействие тевтонской экспансии. Во имя таких перспектив некоторые православные иерархи готовы были пожертвовать религиозной нетерпимостью.
Одним из главных препятствий на пути литовско-русского и литовско-польского сближения стала позиция московского великого князя Дмитрия Ивановича. Внук Ивана Калиты ясно понимал, что ему в этой большой игре отводится подчиненная роль. Столицей будущего государства восточных славян будет не Москва, а Вильно либо Краков. А объясняться с разгневанной Ордой придется в первую очередь Москве…
Литовский жених
Истоки глубокого недоверия, которое испытывал Дмитрий Иванович по отношению к Литве, уходили в те давние времена, когда 18-летний московский князь, стараясь не показать страха, глядел сквозь бойницы московской крепости на толпы косматых, одетых в звериные шкуры литовцев. Эти дикие люди, поклонявшиеся темным лесным богам и сжигавшие мертвецов на кострах, своими пронзительными криками внушали ему безотчетный страх. Казалось, они готовы разорвать человека на части и насыщаться его кровоточащей плотью. Их бесчисленные толпы обступили Москву со всех сторон…
Со временем Дмитрий научился спокойно смотреть на лесных людей и наступать на них железными рядами своих дружин. Но он знал, что для язычников обмануть христианина не составляло моральной проблемы. И как не верил Дмитрий уклончивым речам коварного Ольгерда, так не верил теперь и уверениям его племянников и сыновей. И жизнь вновь и вновь подтверждала его опасения. В 1385 году он вновь был обманут литовцами в своих лучших ожиданиях. Из-за их коварства рухнул замечательный матримониальный проект, который так нужен был Москве…
В исторической науке есть истины, которые уже однажды сказаны с максимально возможной степенью ясности. Точнее не скажешь. А потому позволим себе цитату из классического труда академика Л. В. Черепнина, посвященного политической истории Московского княжества:
«В области русско-литовских отношений к середине 80-х годов XIV в. наметилась возможность союза московского великого князя с великим князем литовским Ягайлом Ольгердовичем. Предполагался брак Ягайла с дочерью московского князя Дмитрия Ивановича. На этот счет состоялось специальное соглашение Дмитрия Донского с матерью Ягайла, вдовой Ольгерда — Юлианией Александровной (дочерью тверского князя Александра Михайловича). Однако планы московско-литовского сближения не осуществились. Влияние польских феодалов при дворе Ягайла пересилило русское влияние и привело в 1386 г. к унии Литвы и Польши и к браку Ягайла с польской королевой Ядвигой. В Литве было введено католичество» (344, 651).
Можно представить себе, какие перспективы открывал этот новый «дуумвират» тестя и зятя, великих князей Дмитрия Московского и Ягайло Литовского. По возрасту они были почти ровесники, что предрасполагало к соперничеству. Конечно, нашлось бы много желающих расколоть этот союз, прочность которого зависела от множества объективных и субъективных причин. И всё же уроки Куликова поля (Дмитрий Московский и Владимир Серпуховской) и Грюнвальда (Ягайло и Витовт) явно свидетельствуют о впечатляющих результатах даже временного единства двух талантливых правителей. Но увы, увы… В истории с Кревской унией московская дипломатия потерпела явное поражение в борьбе с польской дипломатией.
Возникает вопрос: в какой мере это поражение было вызвано непреодолимыми обстоятельствами, а в какой — ошибками Дмитрия Московского и его советников? Был ли московский матримониальный план упущенной политической реальностью — или еще одной фантазией увлекавшегося яркими, но несбыточными идеями князя Дмитрия Ивановича? Ответственный историк не даст однозначного ответа на этот вопрос. Но рассуждения исследователя проблемы до некоторой степени приближают нас к истине:
«Таким образом, Орден и Орда многое сделали для расшатывания московско-литовского союза, но не меньше для этого сделали Польша и дальновидные малопольские феодалы, которые в октябре 1384 г. посадили на польский престол юную Ядвигу, а в январе 1385 г. уже вели скрытые переговоры с Литвой о выдаче замуж этой королевы-невесты за литовского князя Ягайло, о принятии Литвой католичества под эгидой Польши и, наконец, о предоставлении самому Ягайло польской короны.
Разумеется, с формально-юридической точки зрения предложения малопольских феодалов выглядели более солидно, чем условия сотрудничества Ягайло с главой Владимирского княжения. В случае реализации программы малопольских феодалов Ягайло становился лидером польско-литовско-русского политического объединения (с титулом короля польского, литовского, русского, а также с сохранением титула великого князя литовского, русского и жемайтийского). Что же касалось союза с Москвой, то здесь он мог претендовать лишь на второе место после Дмитрия Донского. По-видимому, эти формальные обстоятельства также сыграли свою роль в ходе польско-литовских переговоров, склонив литовского князя Ягайло на сторону польских предложений. Но, судя по ряду данных, это решение пришло не сразу. Пока происходили предварительные польско-литовские переговоры, пока литовская делегация ездила в Краков и в Венгрию (она вернулась только летом 1385 г.), пока существовала реальная опасность „бунта“ Андрея полоцкого, Ягайло не порывал отношений с Дмитрием Донским. Но летом 1385 г. московско-литовское сотрудничество, видимо, всё же прекратилось (курсив наш. — Н. Б.). 14 августа 1385 г. в Креве подписали важный документ, с одной стороны, литовские князья Ягайло, Скиргайло, Корибут, Витовт, Лугвень, а с другой — представители польских феодалов Влодека из Харбоновиц, Николая Оссолинского и др. Правда, формально это событие еще не было официальным актом польско-литовской унии, последний был подписан лишь 11 января 1386 г. в Волковыске, тем не менее, именно летом 1385 г. произошел, видимо, решающий перелом в московско-литовских и литовско-польских отношениях. Именно тогда документально было закреплено решение о браке Ягайло и Ядвиги, о принятии Литвой католичества, о превращении литовского князя в польского короля. То, что произошло в начале 1386 г. — провозглашение Ягайло королем на люблинском съезде 2 февраля, а затем крещение в Кракове 15 февраля, бракосочетание 18 февраля, коронация 4 марта, было лишь оформлением решений, принятых в Креве летом 1385 г.
